знакомили их с приемами самообороны без оружия, учили использованию подручных средств, активным действиям в тылу врага в составе пятерки, втроем, вдвоем или в одиночку. Несколько раз боевые группы просачивались сквозь оборону и исчезали в лесу, чтобы вернуться с «языком» и разведывательными сведениями.
Только настоящей работы у кружилинских ребят пока не было. Шашков ждал, когда ему сообщат из- за линии фронта о выходе в наши тылы ложного партизанского отряда. И вот, наконец, сообщение поступило. Больше сотни головорезов, орда гнусных предателей, кровавыми делами отрезавших себе все пути к искуплению грехов, двинулись в район деревни Федосьино, чтобы под видом настоящих партизан проникнуть у Глубочки сквозь русские позиции и неожиданным ударом ликвидировать штаб действующей на этом направлении стрелковой дивизии. О том, что этих «партизан» сопровождает на незначительном расстоянии отборный взвод хорошо обстрелянных ветеранов вермахта из роты Вернера Шютце, Шашков не знал. Его о том не предупредили, поскольку это осталось неизвестным и для информаторов в немецком тылу.
Роту Олега Кружилина подняли по боевой тревоге; старший лейтенант получил задание перехватить этот отряд между Федосьино и Гуммолево, окружить его и беспощадно уничтожить, постаравшись при этом взять в плен руководителей, они могли дать ценные сведения. В случае необходимости Кружилин мог привлечь на помощь расположенные в районе Глубочки регулярные части, о взаимодействии с ними была достигнута с командованием дивизии договоренность.
Выступили на задание в полном составе. Не хватало только одной пятерки. За два дня до того во главе со старшим сержантом Фроловым она отправилась за «языком» в поиск. В состав пятерки вошли Степан Чекин с другом Авдеем, упросивший отпустить его — хоть на разок! — связной командира роты Вася Веселов и солдат из бывших штрафников, известный в уголовном мире как вор в законе, Георгий Клыков из Армавира, носивший когда-то кличку Банщик.
43
Взвод ландзеров двигался параллельно «партизанскому» отряду, имея его у себя справа. Обер- лейтенант рассчитывал обойти Глубочку и лежащий за нею разъезд восточнее, выйти на рокадную железную дорогу и подебоширить у русских в тылу. Шютце знал, что слева по ходу его движения сконцентрированы штабы подразделений противника, ведущего тяжелые бои, и если он устроит переполох — это облегчит положение дивизий вермахта, едва сдерживающих на этом участке натиск русских.
Довольно скоро немцы обогнали отряд ряженных под народных мстителей полицаев и вышли к железнодорожному полотну у разъезда, там, где проселочная лесная дорога, соединявшая Глубочку с деревнями Сустье Полянка и Сустье Конец, вплотную подходила к насыпи. Здесь Вернер Шютце решил перейти полотно и задержаться на другой стороне, подождать в условленном месте лжепартизан и двигаться с ними по направлению к станции Ловецкая и поселку Коровий Ручей.
Немцы без особых помех перешли железную дорогу, углубились в лес и затаились в нем, выставив наблюдателей. Но рота Олега Кружилина уже вклинилась между пришельцами и теми, кто стал служить им. Выдававшие себя за партизан предатели заметили, как их еще севернее Глубочки окружили боевые пятерки спецроты. Но была слишком поздно: вырваться из кольца было невозможно.
Кружилин понимал, что он в состоянии пленить весь этот сброд, пленить с наименьшими для себя потерями, а то и вовсе без таковых. Но Олег хорошо чувствовал и состояние бойцов, знавших, какого сорта враг перед ними. «Языки» из этих вояк были никудышные, немцы мало что доверяли изменникам родины, вот если б только их предводителя захватить в плен… Старший лейтенант представлял, какие возникнут перед ним трудности во время конвоирования сотни озверевших от страха перед возмездием головорезов. Может быть, и есть среди них те, кто попал в эту стаю случайно. Но коль надел ты на себя волчью шкуру и завыл с ними вместе, то и разделяй их судьбу.
Словом, Кружилин приказал открыть огонь, не пытаясь даже склонить предателей к сдаче в плен. В ходе боя он принялся сдерживать красноармейцев, чтобы сохранить жизнь нескольким из разгромленного отряда, как говорится, для пользы дела. И командиру роты никогда не было дано узнать, что, затеяв бой с теми, кого он мог гораздо быстрее разоружить, Кружилин обрек на мучительную смерть бойцов из группы старшего сержанта Фролова, которые выходили из немецкого тыла, выполнив боевое задание и ведя с собою «языка».
Им был незадачливый обер-лейтенант Цильберг, однажды ускользнувший от обычной роты Кружилина и попавшийся теперь в руки его боевой пятерки.
… — Уж очень тощий немец, — с сожалением сказал Георгий Клыков. — Будь он пожирнее, я б с него мясо срезал и такой бы вам устроил шашлык…
— Не трепись, — оборвал его старший сержант Фролов. — Подбрось лучше хворосту в костер.
— Это мы одним ментом, старшой.
Перед последним броском к своим группа Фролова залегла на дневку. Выбрав в лесу место поукромнее, поглуше, они разожгли под лапами одной из елей костер, пооббив предварительно с этих лап снег, чтоб не угодил, когда подтает, в огонь. Дым от костра стлался по стволу ели и растворялся почти весь среди хвои, не обнаруживая затеявших привал красноармейцев.
Приготовленное на открытом огне горячее варево — по нему стосковались за эти несколько сухомятных суток рейда — ели молча. Лишь развеселый Жора Банщик балагурил, не забывая подносить ко рту ложку, которой ловко орудовал в котелке.
— Мы — ребята армавирские, дело знаем туго, — говорил он. — Где армавирец прошел, там одесситу делать нечего. Знаете блатную поговорку? Одесса — мама, Ростов — папа, а Армавир — маленький сыночек.
— Хорош сыночек, — насмешливо сказал Веселов. — Малыш из яселек.
Жора отмахнулся.
— Побьем этих паразитов — у них останусь, — сказал Георгий Клыков. — Все одно их присоединим, будет закон советский, а порядок, конечно, немецкий. При их порядке воровать сподручней. Говорят, будто у них и замков даже нету.
— Зато ворам руку отрубают, — сказал Авдей Сорокин. — Попался раз — левую, второй — правую…
— А третий? — спросил Степан Чекин.
— А в третий раз — язык, — вставил Фролов, — чтобы некоторые болтали меньше. А иногда и кое- что другое рубят.
Весьма не по душе был ему треп блатного парня, но пленного обер-лейтенанта, который, нахохлившись, сидел немного поодаль, взял именно Жора Клыков.
— Надо бы и его накормить, — напомнил Степан, кивнув в сторону обер-лейтенанта, — у нас и осталось… Вот.
— Иди и покорми с ложечки, — предложил Клыков. — И сосочку дай, пусть пососет. С молочком.
— Я ему руки развяжу и постерегу, пока ест, — сказал Чекин. Фролов молча кивнул.
— Послушай, Жора, — спросил Клыкова Вася Веселов, — а почему тебя Банщиком прозвали? Хорошо парить умеешь? Или в заключении спинки начальникам намывал?
— Ну ты, — рванулся было к Веселову Жора, — падла… Чего лапшу кидаешь?
— Не шебуршись, Клыков, — спокойно сказал Фролов, и Жора вдруг закатился смехом.
— Уморил ты меня, баклан, — сказал он, отсмеявшись. — Надо же… У чудил! Да при чем тут мыло и прочие веники?! Ты вот сколько иностранных языков знаешь?
— Нисколько, — смутившись, ответил Веселов. — «Гутен морген» по-немецки знаю. «Хальт» опять же, «хенде хох»…
— Вася ты, — презрительно сказал Клыков, — и к тому же полный хенде хох. А я так вот шесть языков знаю!
— Академик, — усмехнулся Фролов.
— А что. Три европейских и три наших — армянский, адыгейский и по-татарски мал-мал умею. Так вот
