Гитлера в Оберзальцберг. Сам Геринг планировал отправиться туда сегодня вечером, вне зависимости от того, присоединится к нему Гитлер или нет. Наземный путь туда все еще оставался открытым. Геринг пробыл наедине с Гитлером около полутора часов, а затем они вдвоем появились в приемной. Гитлер пожал Герингу руку и сказал: «Отправьте впереди себя разведгруппы. Вы знаете, что между Нюрнбергом и Байройтом идет бой. Вполне возможно, что американские танковые дивизии уже прорвали нашу оборону. Я желаю вам удачи!» На следующее утро я спросил Гитлера, есть ли о Геринге какие-нибудь новости. Геринг сообщил, что он благополучно добрался до места назначения, и Гитлер был этому весьма рад: «Один из моих соратников добрался до безопасного места и оттуда сможет влиять на ход событий!»
Петля затягивается туже
18 и 19 апреля интенсивность боев вокруг Берлина значительно возросла. Русские, завершив сражение за Зееловские высоты, развернули наступление на Берлин со всех сторон. Линия фронта уже проходила в промышленной зоне Берлина. Я каждый день ездил в аэропорт. По ночам мы летали в Мюнхен, перевозя документы и материалы. Во время всех этих событий часть сотрудников рейхсканцелярии сбежала из Берлина.
Последний в жизни Гитлера день рождения был очень печальным и мрачным. Его пришли поздравить только гросс-адмиралы Редер и Дёниц, а также Гиммлер и Геббельс. 22 апреля, когда русские уже вели бои в пригородах Берлина, Гитлер объявил, что никогда не покинет этот город. Он дал распоряжения эвакуировать из Берлина как можно больше людей. Находившиеся в моем подчинении самолеты каждую ночь поднимались в воздух, доставив множество людей на юг. 22 апреля был захвачен аэродром Темпельхоф. В наших руках остался только аэродром в Гатове. 26 апреля самолеты на Мюнхен и Зальцбург поднялись в воздух в последний раз. Они вылетели в два часа ночи с таким расчетом, чтобы вернуться обратно еще до рассвета. По воле случая майор Гундельфингер не смог подняться в воздух вместе с остальными, поскольку не успели прибыть некоторые из его пассажиров. Когда в конце концов он вылетел, то мог подсчитать, что последние пятьдесят минут ему придется лететь при свете дня. Мы получили сообщения о благополучном прибытии всех самолетов той же ночью или же утром на следующий день. От Гундельфингера не поступило никаких известий.
Сгорели ли прощальные письма Гитлера?
Поиски самолета не дали никаких результатов. Когда я сообщил об этом Гитлеру, он очень расстроился, поскольку на этом самолете улетел один из его помощников, к которому он был особенно привязан. Гитлер заметил: «Я отправил вместе с ним исключительно важные документы и бумаги, которые должны были объяснить грядущим поколениям смысл моих поступков!» Некоторое время Гитлер был безутешен. Эта потеря огорчила его очень сильно.
Только через восемь лет удалось установить, что Гундельфингер был сбит вблизи Баварского леса.[4] Самолет полностью сгорел, и местные крестьяне похоронили двенадцать тел, даже не представляя, кто это. Только значительно позднее удалось выяснить судьбу этих двенадцати человек.
В ту же самую ночь, что и Гундельфингер, в южном направлении вылетел и профессор Моррель. За две недели до этого он перенес легкий сердечный приступ. В течение всех этих дней я часто его навещал, и меня поразило странное выражение его лица. Как он сам объяснил, из-за сердечного удара у него оказались парализованными левая часть рта и левое веко. После приема громадных доз различных медикаментов он почувствовал некоторое улучшение, но не мог оставить без внимания столь тревожный сигнал и избрал более спокойный образ жизни. За ним будет ухаживать доктор Штумпфеггер. Доктор Моррель намеревался отправиться в старый, полуразрушенный замок в окрестностях Зальцбурга, который он купил несколько лет назад.
Потерян последний аэродром
Оставшиеся у меня последние восемь самолетов, четырехмоторные «Кондоры», стояли на аэродроме в Гатове, и Гитлер приказал оборонять его до последней возможности. Этот приказ получил генерал Мюллер, и я вместе с ним отправился на машине в Гатов. Когда мы туда прибыли, русские танки уже занимали позиции возле аэродрома. Один из самолетов, стоявший в ангаре, был сильно поврежден артиллерийским огнем. Обслуживающий персонал собирался покинуть этот район. Организовать оборону не было никакой возможности. Генерал Мюллер застрелился.
Я отдал находившимся у меня в подчинении экипажам приказ попытаться этой ночью перелететь на оставшихся самолетах на большой военный аэродром в Рехлине. Когда я сообщил Гитлеру, что русские уже проникли в Гатов и ведут там бои, он сказал: «Видишь, Баур, нас здесь не ждет ничего хорошего. Улетай отсюда! Прикажи своим людям доставить фаустпатроны и прочее, что будет необходимо здесь». Я не хотел улетать, хотя, надо сказать, решение остаться далось мне нелегко. Мне просто казалось, что нечестно исчезнуть в столь ужасное время. Я объявил, что остаюсь вместе с Гитлером, с которым мне приходилось тесно общаться в течение последних тринадцати лет. Я разрешил полковнику Бецу, который был моим адъютантом и моим заместителем в течение многих лет, улететь из Берлина. Он также решил остаться и позднее погиб во время попытки прорыва из города. Посол Хевель, который был связующим звеном между Гитлером и Риббентропом, в моем присутствии подошел к Гитлеру и сообщил ему о том, что гросс-адмирал Редер и министр иностранных дел просят разрешения принять участие в обороне города. Гитлер не дал своего согласия.
Странное послание от Геринга
25 апреля Гитлер получил от Геринга, находившегося в Бергхофе, телеграмму с сообщением: «Вы назначили меня своим преемником. Вы окружены в Берлине, и Ваша власть распространяется только на ограниченную территорию. Я прошу Вас передать всю полноту власти мне».
Гитлер не воспринял подобное обращение как великую трагедию, а просто заявил, что Геринг имеет слабое представление о ситуации в Берлине. В нашем распоряжении были средне– и длинноволновые радиостанции для приема новостей, так как все коротковолновые передатчики находились под контролем. Нашим радиоприемникам, в отличие от коротковолновых, требовалась внешняя антенна. Однако она часто оказывалась поврежденной артиллерийским огнем, и не всегда была возможность ее быстро заменить, не понеся при этом тяжелые потери. Все поступавшие известия собирались специально выделенными для этого радистами. Они также принимали выпуски новостей, передававшиеся английскими и американскими радиостанциями, которые шли в эфир на немецком языке, и, используя информацию, полученную из разных источников, готовили для Гитлера подборки новостей.
Вечером 26 апреля в новостях передали, что Геринг начал переговоры с американцами. На это известие Гитлер отреагировал очень остро. Он приказал Борману отправить Герингу телеграмму. Перед тем как ее отправить, Борман дал мне ее прочитать. В целом ее содержание сводилось к следующему: «То, что ты сделал, является изменой и предательством своей страны и по законам Германии карается смертной казнью. Однако, принимая во внимание твои заслуги перед Германией, я дарую тебе прощение, если ты сложишь с себя все полномочия в течение двадцати четырех часов». Рано утром 26 апреля от Геринга пришел ответ, в котором он заявлял, что слагает с себя все полномочия. Преемником Геринга Гитлер назначил генерал-полковника Риттера фон Грайма. Был издан соответствующий приказ, в котором сообщалось, что тот должен немедленно прибыть в рейхсканцелярию в Берлине.
Аэропорт, ориентированный по сторонам света
Между Бранденбургскими воротами и колонной Победы соорудили взлетно-посадочную полосу, ориентированную по линии восток – запад. Я был уполномочен оказать помощь в ее оборудовании. По дороге туда, когда мы подъезжали к Бранденбургским воротам, всего в нескольких метрах от нашей машины разорвался снаряд. Водителя ранило в руку осколком стекла, машина получила многочисленные пробоины, но сам я не пострадал. Русские особенно ожесточенно обстреливали этот район, потому что здесь все еще продолжалось интенсивное движение транспорта. Полковник Элерс ожидал моего прибытия возле колонны Победы. Мы обсудили подробности того, как превратить улицу в аэродром, и я сразу же отметил, что взлетно-посадочная полоса здесь получается слишком узкой. «Аэродром», ориентированный по линии восток – запад, имел ширину всего 65 метров, а размах крыльев у «Юнкерса» достигал 30 метров. Таким образом, с каждой стороны оставалось всего по 15 метров свободного пространства. Я отдал приказ повалить деревья по обеим сторонам улицы, чтобы летная полоса достигла по крайней мере 120 метров в ширину, и работа немедленно закипела. Выбоины на поверхности земли засыпали песком.
Я все еще разговаривал с Элерсом, когда мы услышали у себя над головой гудение «Шторьха».
