На допрос в Беллахой их отвезли на двух разных машинах. Анна ехала вместе с Элизабет, а Йоханнес — со Свеном. Элизабет была сама не своя. У нее дрожали руки, она безостановочно сморкалась и вертела в руках влажную бумажную салфетку. Когда они проехали значительную часть Фредрикссундсвай, Анна не выдержала и спросила:
— Почему вы так плачете? Вы же терпеть не могли Хелланда.
Элизабет ошеломленно подняла на нее глаза.
— Мы работали вместе
Анна стала смотреть в окно, зная, что оба полицейских на переднем сиденье замечают все, что происходит позади них. Каждое слово, каждый вздох, каждый намек. Кроме того, она прекрасно понимала, что выглядела сейчас не очень симпатично.
В участке их снова допросил главный зануда датской полиции. Он, похоже, успел в перерыве съесть бутерброд с маринованной свеклой, по крайней мере, когда подошла очередь Анны, у него над верхней губой было пурпурное пятно. Ей задали те же самые вопросы, и она дала на них те же самые ответы. Когда в один момент она раздраженно повторилась, и заметила, что повторяется, Сёрен Мархауг приподнял бровь и сказал:
— Вы же понимаете, что, когда речь идет об очевидно здоровом мужчине, которого вдруг находят в собственном кабинете мертвым с откушенным языком, мы вынуждены тщательно все проверять. Представьте себе на его месте вашего отца или мужа. Тогда, наверное, вы ценили бы то, что мы предпочитаем повторить все несколько раз, правда ведь?
Он говорил мягко, но решительно и задержал на ней взгляд немного дольше необходимого. Анна смотрела в сторону. Она прочитала запись своих показаний и расписалась, после чего ее отпустили.
Около трех часов она на автобусе вернулась в университет, думая о Тюбьерге и о том, что они должны были встретиться в четыре. Интересно, знает ли он уже, что случилось? Анна не представляла, как быстро слухи могут дойти до музея, но двор был полон полицейских машин, так что можно было ожидать, что это произойдет довольно быстро. Вдруг ее осенило: не исключено, что ей
Количество чужих машин перед двенадцатым корпусом заметно уменьшилось, дверь в кабинет Хелланда была опечатана. Свен и Элизабет еще не вернулись, и помещение вдруг показалось очень пустынным. Анна поежилась и прибавила шагу. В трех метрах от своего кабинета она остановилась. Дверь была приоткрыта, и из-за нее раздавались какие-то звуки. Покашливание, потом скрип стула, проезжающего по полу. У Анны громко забилось сердце. Она была уверена, что заперла дверь перед тем, как уйти. Снова послышался кашель, потом два шага, и дверь в коридор отворилась.
— Господи, как ты меня напугал! — почти крикнула Анна. — Как ты успел так быстро вернуться?
Йоханнес в испуге поднял руки к лицу.
— Черт побери, — сказал он, выдыхая. — Я совершенно не слышал, как ты подошла. Я давно все закончил и ждал тебя, но ты все не выходила, тогда я вернулся один, — добавил он.
Анна мимолетно обняла его и села за свой стол. В кабинете ненадолго повисло молчание, после чего Анна сказала:
— Что вообще происходит? Хелланда что, убили?
Йоханнес казался уставшим.
— Я совершенно не представляю, что думать, — сказал он, потирая глаза. — Я не верю, что это происходит на самом деле. И потом, я спал сегодня всего два часа, это тоже не очень помогает сконцентрироваться. А ты как?
— Мне все равно, — ответила она.
Йоханнес посмотрел на нее ошеломленно:
— Я тебе не верю.
— Тем не менее, — пробормотала Анна. Она полуобернулась на стуле и растерянно посмотрела на Йоханнеса. — Мне кажется, что меня совершенно не тронуло, что он умер.
Она повернулась к своему монитору и принялась проверять почту. Йоханнес продолжал сидеть, повернувшись к ней, как будто собирался что-то сказать. Сесилье прислала письмо с фотографией Лили, сделанной накануне перед сном. Лили широко улыбалась в камеру, сидя в пижаме, которую Анна не узнавала, глаза блестели, малышка обнимала Блоппена. Сесилье ее подстригла, что ли? Анна присмотрелась получше, пытаясь понять, в ракурсе ли дело или Сесилье действительно отрезала младенческие кудряшки Лили. Йоханнес продолжал сидеть, повернувшись к ней.
— Почему ты не спал ночью? — спросила она, не отводя взгляда от монитора. Глаза Лили сияли, как будто она не могла представить себе места лучше, чем эта бабушкина кровать, заваленная книгами с картинками, которые Сесилье взяла для нее в библиотеке. Йоханнес устало опустил голову на руки, и это его движение заставило Анну развернуться и посмотреть на него.
— Долго рассказывать. Мы познакомились несколько недель назад в «Красной маске», — сказал он, — и очень быстро нашли общий язык. Но не в том смысле, с моей стороны по крайней мере. И теперь это все разрослось в классическую любовную драму с письмами, с ночными телефонными разговорами, — он смущенно улыбнулся. — Анна, — прибавил он вдруг, как будто перебивая самого себя, и вздохнул. — Меня ужасно мучает совесть…
— Ну, если ты не влюблен — значит, ты не влюблен, ты просто должен четко это объяснить…
— Нет, — перебил Йоханнес. — Меня мучает совесть из-за тебя, потому что… — он выглядел измученным, — …потому что я зачем-то сказал этому полицейскому, что… Сам не знаю почему, но я сказал, что…
Тут у Анны зазвонил телефон, и она принялась рыться в сумке. Когда она наконец до него добралась, уже включился автоответчик. Звонил Тюбьерг, но никакого сообщения не оставил. Значит ли это, что он уже что-то знает, промелькнуло у Анны в голове. Она бросила телефон на стол и снова сосредоточилась на том, что говорил Йоханнес.
— Прости, пожалуйста, что ты сказал?
Йоханнес посмотрел на нее виновато.
— Я рассказал этому полицейскому о том, что ты говорила летом, — сказал он наконец.
Анна смотрела на него удивленно:
— Что я говорила летом?
— Ну, что ты хочешь делать Хелланду разные гадости. Я рассказал полиции, что тебе не очень нравился Хелланд, — вздохнул Йоханнес.
Анна уставилась на него.
— Да, но зачем? — спросила она наконец.
Йоханнес пожал плечами:
— Потому что я идиот. Извини. Я прекрасно знаю, что ты не имеешь к этому никакого отношения, —
