— Проперция Понти.
— Проперция, — повторила герцогиня, — та, которая создала это, — вот это?
Она чувствовала трепет.
Делла Пергола кивнул по направлению к Геркулесу.
— Она самая. Она же бросила на него и снопы света. Каждый канделябр стоит там, где она его поставила. Что за кулаки у этой женщины! Три дня тому назад она вернулась из Петербурга. Какой триумф! А вот и она!
Вошла мощная женщина. — Она так огромна, — сказала себе герцогиня, — что голова с копной черных волос над низким лбом кажется слишком маленькой. Не крошечная ли голова и у ее Геркулеса?
Молодой человек, белокурый, изящный и худощавый, снял накидку с ее тяжелых плеч. Она взяла его руку, сверкая пурпурным атласом.
— Кто это?
— Господин де Мортейль, парижанин, как видите. Она привезла его с собой.
— И?..
— Конечно. И в довершение комизма он не хочет ее знать. Самое большее — она возбуждает его тщеславие.
— Бедная Проперция!
Герцогиня была потрясена. Как могло величие так забываться! Проперция была живой, движущейся мраморной глыбой. Ее сильные руки боролись с другими глыбами. Мысли в этой голове должны были быть написаны на мраморных столах могучими буквами. А прилизанный карлик царапал на них, скептически улыбаясь, свое имя.
Она почувствовала досаду на Проперцию и горячее презрение, как к родственнице, запятнавшей фамильную честь. Великая художница прошла мимо, окруженная почтительной толпой. Герцогиня продолжала сидеть и смотрела в сторону.
Сильное неудовольствие, вызванное жалким чувством Проперции, пробудило в ней желание быть бессердечной. Она сказала:
— Проперция бесформенна, как ее колоссы, и чьи руки достаточно сильны, чтобы ее обтесать? Уж, конечно, не у ее парижанина.
— Она мягче, чем думают, — ответил Делла Пергола. — Такая толстуха!
Его грубая шутка оттолкнула ее. Но она засмеялась.
— Наконец, вы проявили себя. Значит, вид Проперции не вызывает в вас ничего поэтического?
— Я больше не осмеливаюсь… Вы напугали меня, герцогиня. Это была бы не первая бестактность, к которой вы меня соблазняете.
И лучи хрусталя пробились сквозь его пальцы.
— Как это вам вздумалось?
— Вы спрашиваете? Желание быть замеченным вами заставило меня выйти из своей роли. Я впал в естественность.
— По природе вы…
— Человек безобидный и увлекающийся. Вы все еще не верите этому?
Она раз навсегда видела в нем только те черты, которые нарисовала Бла.
— Нет.
— Но вы думаете, что Проперция сильнее маленького парижанина? Она покорит его, под ее тяжестью он забудет свои насмешки, не правда ли? Ну, так вот, герцогиня, я ношу в своем мозгу маленького, остроумного парижанина, трезвого, порочного и утонченного. Он очень боится попасть в смешное положение и никогда не показывает своих слабых сторон. Но вот является Проперция, хватает его и прижимает его головку к своим волнующимся каменным плечам, так что у него пропадает все остроумие. Проперция — сила, невинность действий, великое чувство. Проперция, герцогиня, это вы. Когда я узнал вас, мой маленький парижанин погиб.
— Я вижу это.
— О, вы не видите еще ничего. Сначала слушайте. Я буду работать для вас. Далмация сделается в моей стране национальным делом, а вы, герцогиня, станете популярны. Я могуществен, и если бы даже этого не было, я стал бы могущественным, потому что вам, герцогиня, нужно мое могущество. Но за это я требую вашей любви.
— Что?
— Я весь отдамся вам, а я не отдавался еще никогда в жизни, но в вознаграждение я требую вашей любви.
Она поняла его только теперь. У него было наглое лицо дельца, запросившего слишком много; при этом он побледнел от напряжения. Чрезмерность его наглости парализовала ее возмущение. Он забавлял ее.
— Вы хотите писать для меня? — просто сказала она. — Сколько статей и когда?
— Столько и до тех пор, пока победа будет за мной. Я ставлю на карту свое существование.
— Какая смелость!
«Как мило, — думала она, — напоминать мне об этом!»
— Впрочем, вы делец и должны рисковать.
— Но за это я хочу, чтобы вы позволили мне любить себя.
Она хотела рассердиться, но подумала: «Я хочу опозорить себя сантиментальностью, как Проперция? Он может пригодиться мне, он хочет заключить со мной договор. Почему нет?»
— Но моя милость дорога, — сказала она.
Он поспешно спросил:
— Значит, вы согласны?
Очевидно, он едва надеялся на это. Он настойчиво повторил:
— Значит, вы согласны! Я ловлю вас на слове. Не забывайте, что вы сказали: да! Требуйте же, чего хотите, я решился на все. Я знаю, что делаю… Но вы больше не имеете права взять свое слово обратно.
— Не кричите хоть так! Зал наполняется, нас слышат. Подождите минуту, сейчас начнется музыка.
Она говорила, прикрываясь веером. Намеренное легкомыслие ее речи кружило ей голову, оно доставляло ей наслаждение, неожиданное и горькое. Что это за любовник, старающийся опутать ее словами, как адвокат! Она заговорила снова:
— Кто ручается мне, что вы сами останетесь при своем решении? Вы потеряли голову, мой милый. Когда вы опять найдете ее, вы вспомните, что вы неподкупны.
— Я, в самом деле, неподкупен, — ответил он с важностью, — но вами, герцогиня, я хочу быть подкуплен.
— Что ж, пожалуй.
— И именно вашей любовью.
— Я отлично понимаю.
Она рассматривала его и думала: «Завтра он скажет себе самому, что это значит. Слава неподкупности для него все. Как только узнают, что он корыстолюбив, никто не будет больше считаться с ним».
— Моя милость стоит необыкновенно дорого, — объявила она. — Вы должны писать только для меня и каждый раз так, чтобы это производило очевидное действие. Вы должны агитировать, разъезжать, отдать всю свою личность: каждая минута вашей жизни моя.
— Ваша. Но мне принадлежит ваша любовь. Вы уже не можете отступить. Скажите, когда я буду счастлив?
— О, вы торопитесь. Сначала успех, потом вознаграждение.
— Это не годится. Как я могу ждать успеха? Когда он придет, я не смогу уже повернуть назад. Подумайте только. Тогда вы бросите меня, и я буду обманут и лишен всего — своего права презирать подкупленных и обладания герцогиней Асси.
— Невероятно!
Она громко расхохоталась. Страх, что он останется в убытке при этой сделке, заставлял его наносить ей самые неприличные оскорбления.
