– В последнее время в ее жизни было слишком много несправедливости. Адриан, ты мой друг, и я знаю, что ты желаешь ей только добра и, несомненно, беспокоишься о ней больше, чем она думает, – но что хорошего выйдет из этого для вас обоих?
– Что хорошего? Почему ты, лицемерный... – Адриан сбросил руки Мэтью со своих плеч. – Не удерживай меня, скотина! Я сейчас же отправлюсь за ней!
– Давай попробуй, если хочешь себя погубить. – Мэтт отошел в сторону и, опустив руки, наблюдал, как Адриан безуспешно пытался подняться.
Адриан был еще слаб, его желания были намного сильнее его возможностей, и нестерпимая боль в ранах вынудила его со стоном опуститься на подушки. Склонившись над ним, доктор осмотрел повязки на его голове, на руке и на ноге, а когда выпрямился, встретил полный боли настойчивый взгляд Адриана.
– Ты знаешь, куда она пошла? Имеешь хоть какое-то представление? Она же... она же не вернулась снова к нему, правда? К Шо?
– Нет. Нет, туда она не вернулась – в этом я абсолютно уверен. Думаю, она попытается склеить осколки своей жизни. Осколки, которые ты и я, мы вместе, добивали, хотя, подозреваю, твоя роль в этом была больше, чем моя.
Баллантайн смотрел в лицо Мэтта, удивленный и озадаченный тем негодованием, которое увидел там.
– Я никогда умышленно не обижал ее. Бог свидетель, я вообще не собирался этого делать.
– Я это знаю. – Мэтт отошел от кровати, и возмущенный блеск исчез из его глаз. – Ты никогда так не поступал. И я уверен, она тоже не слишком рада, что влюбилась в тебя. Быть может, она считает, что лучше сразу все отрубить, пока ее не ранили еще больше.
– Влюбилась в меня? – прошептал Адриан, пораженный. – Она говорила, что любит меня?
– Ей незачем было это говорить. А так как она вряд ли могла надеяться победить твою и свою гордость, то не могу утверждать, что я не поступил бы точно так же, оказавшись на ее месте.
– Мою гордость? Какое отношение моя гордость имеет к ее побегу?
– Подумай над этим, мой друг. Ответы, быть может, тебя удивят.
Сидя в постели, Адриан смотрел в окно. Он провел немало часов, наблюдая за оживленной деятельностью в гавани. Во время приливов сюда входили целые флотилии британских, американских и испанских кораблей. Порт принимал много торговых судов, направлявшихся в Атлантику или возвращавшихся оттуда, и был пристанищем для сотен рыбацких лодок всех размеров и типов. И над всем этим великолепием возвышался сорокачетырехпушечный фрегат Соединенных Штатов «Конститьюшн». На его величественных мачтах были закреплены мили снастей; палубы блестели под жарким солнцем, а грациозно изогнутые борта совершенно не намекали на мощь, скрытую в запертых орудийных отсеках. «Конститьюшн» был одним из шести военных кораблей, которыми гордился недавно созданный американский военный флот, флагманским кораблем коммодора Пребла и базой для небольших сторожевых кораблей, шхун и канонерок, которые все вместе составляли американские военно-морские силы в Средиземном море.
Неловко повернувшись на горе мягких подушек, Адриан поморщился от колющей боли в бедре. Мэтт не говорил о времени, которое понадобится для полного выздоровления, и не скрывал безобразность шрамов. Раны на руке и ноге Адриана прижгли на борту «Аргуса», и было сомнительно, приобретут ли его конечности свой прежний вид. К счастью, он был правша, поэтому не утратил искусства владеть саблей и мушкетом. Однако потребуются недели, чтобы окончательно поправиться, – на это коммодор намекнул настолько деликатно, насколько позволял его строгий, непреклонный характер.
Худой, с острыми чертами лица и светлыми карими глазами выходец из Новой Англии, коммодор Эдвард Пребл появился в палате госпиталя во время спора Баллантайна с сестрой Агатой по поводу необходимости ее помощи при пользовании ночным горшком. Лейтенант уже был готов в самых нечестивых выражениях попросить ее убраться вон, когда вошел коммодор, и очень обрадовался, услышав, как старший офицер приказал сиделке удалиться, чтобы они могли поговорить наедине.
– Благодарю вас, сэр. Они все здесь обращаются со мной как с призовым гусем или малым ребенком, который не в силах сам справиться со своими делами.
Коммодор скривил губы в легкой улыбке и сделал знак адъютанту придвинуть к кровати стул.
– Знаете, вы выглядите так, как будто попали в жестокий шторм, капитан Баллантайн, – заметил он, окинув внимательным взглядом повязки на голове и руке Адриана и разглядев толстый хлой бинтов под одеялом. – Любые мои благодарности и поздравления были бы ничтожно малы.
– Сэр, мне хотелось бы, чтобы ваши благодарности получили наши моряки. Они гораздо больше заслуживают их, чем я.
– Вы так скромны, капитан? Это на вас не похоже. Конечно, моряки заслуживают моей благодарности и наград своей страны, и они их, безусловно, получат. Но вы вели их, вы взяли на себя опасную и неблагодарную миссию и сделали намного больше, чем можно было ожидать, учитывая человеческие возможности. Я прочел донесение вашего сержанта, мистера Раунтри, и капрала Макдональда, но я еще и внимательно прислушивался к сплетням, которые даже во время наших заседаний распространялись из таверны в таверну со сверхъестественной скоростью. Этой войне крайне необходимы герои, мистер Баллантайн, и вы как нельзя лучше подходите на эту роль.
– А если бы я предпочел ничего не делать?
– Тогда вы совершили бы ошибку. Вы позволили бы «Орлу» попасть в руки паши Караманли. Вы обрекли бы ваших людей на мучения в рабстве и нищете. Вы позволили бы предателю уйти безнаказанным. И мне пришлось бы найти другого надежного молодого человека, готового доказать свою храбрость. Этот господин, безусловно, проявил бы желание остаться неизвестным.
– Я понимаю, что вы хотите сказать. – Баллантайн тоже пристально посмотрел на командующего эскадрой. Герой или неудачник – середины здесь не бывает.
– Понимаете? Возможно, вам будет немного легче, если я скажу, что разделяю вашу антипатию к известности и славе. Но к сожалению, это ноша, которую нам нужно научиться нести с достоинством.
– Да, сэр. Но почему вы были уверены, что я преуспею в своей миссии?
