признать, что Севастополь вот уже длительное время доставляет ему очень много неприятных хлопот. Слишком много ненужных разговоров о неудачах французского оружия в этой войне идет в Париже в последние шесть месяцев, что очень ослабляет боевой дух французской нации, которой предстояли большие свершения под руководством нового Бонапарта.
Поэтому, император с удвоенной энергией стал тасовать колоду французского генералитета в поисках достойного кандидата на роль покорителя русской твердыни и вскоре нашел его. На этот раз выбор Наполеона пал на генерала Жан Жака Пелесье, известного во французской армии своей настойчивостью в выполнении полученного свыше указаний. Этот генерал не останавливался ни перед чем, в том числе и потерями среди солдат, ради выполнения приказа.
Пелесье хорошо проявил себя во время военных действий в Алжире, умело подавляя постоянные мятежи арабского населения против французских оккупантов. Наводя имперский порядок, генерал вселял дикий страх в души мятежников, применяя против них самые жесткие меры, которые только были возможны.
Так жителей алжирских деревень, которые были заподозрены французами в оказании им сопротивления или саботажа, по приказу Пелесье безжалостно уничтожали, не взирая на их возраст и пол. После того как свыше трехсот человек были загнаны в пещеры Атласа и умерщвлены с помощью дыма, генерал получил от своих же солдат презрительную кличку 'коптильщик', чем он впоследствии очень гордился. Одним словом это была энергичная, талантливая и очень способная личность, способная на все.
Приказ о назначении Пелесье главнокомандующим союзных войск в Балаклаву весной 1855 года привез генерал Реньо, личный посланник императора вместе с новым тридцатитысячным пополнением, благодаря которому общая численность союзных сил в Крыму достигла цифры в сто двадцать тысяч человек. Теперь осада Севастополя начиналась с удвоенной силой.
Глава III. Испытание на прочность, повторение.
За те шесть месяцев, которые прошли с момента отъезда из Севастополя графа Ардатова, с городом и его защитниками произошли разительные перемены. Если в ноябре Севастополь еще сохранял в себе некоторые черты мирного города случайно вовлеченного в жернова войны, то к маю месяцу это был город полностью пропитан осадными буднями.
Здесь все, начиная от жителей города и кончая поблекшими стенами домов и кривыми улочками, кричало в полный голос о войне. Больше всего это было заметно в южной части города, где чугунные ядра вражеских осадных батарей валялись тут и там на грязных щербатых мостовых Севастополя, и идущие на позиции солдаты презрительно пихали их ногами, выказывая свое презрение к смерти.
За прошедшие полгода люди так привыкли к непрерывному грохоту осадных батарей, разрывов бомб и свисту ядер, что полностью перестали обращать на это внимание, став совершенно по иному воспринимать смерть, которая подобно назойливой мухе, постоянно следовала по пятам за защитниками Севастополя днем и ночью.
Большинство из севастопольцев относились к ней с какой-то своей особой философией, которая делала все страдания и невзгоды связанные с войной настолько привычными, что страх перед смертью отодвигался куда-то глубоко внутрь души человека.
Наступившая весна не принесла большой радости и уверенности в скорой победе адмиралу Нахимову. Сменивший на посту командующего крымской армии князя Меньшикова Михаил Дмитриевич Горчаков оказался ничуть не лучше своего предшественника. Он, так же как и светлейший князь, видел в Севастополе только одну ненужную обузу для сухопутной армии, на оборону которого бездумно тратились и без того небольшие силы Крымской армии.
Поэтому, он сознательно назначил на место погибшего Корнилова вместо Нахимова генерала Дмитрия Ерофеича Остен-Сакена, человека пунктуального и исполнительного в мелочах, но мало чем проявившего себя за время войны. Отправляя генерала в Севастополь, Горчаков дал ему первейший наказ в сохранении живой силы гарнизона от напрасных потерь, которая может понадобиться в дальнейшем для изгнания врага из Крыма.
Опытный в понимании того, что не было сказано большим начальством, но явственно подразумевалось, Дмитрий Ерофеич сразу понял скрытую мысль командующего, но едва только генерал прибыл в осажденную крепость, как сразу же убедился в невозможности исполнения тайного пожелания Горчакова. На этом пути непреодолимой преградой стоял адмирал Нахимов, который ни за что не допустил бы оставление Севастополя противнику.
Вместе с полковником Тотлебеном Нахимов неустанно возводил все новые и новые оборонительные укрепления вокруг Севастополя, на который союзники почти ежедневно обрушивали град пуль, ядер и бомб. Особенно свирепствовали английские осадные мортиры. Изо дня в день своим навесным обстрелом они методично разрушали русские оборонительные позиции, наносили ощутимый урон, как гарнизону бастионов, так и резервам, которые были вынуждены находиться возле переднего края в ожидании возможной атаки врага.
Противостоять губительному обстрелу врага контрбатарейным огнем русские не могли. В севастопольском арсенале было достаточное количество орудий малого и среднего калибра, но крупнокалиберных мортир, которые могли на равных противостоять осадным батареям союзников, было очень мало.
Кроме этого русская артиллерия испытывала острую нехватку в порохе, ядрах и бомбах. Именно в этом вопросе как в беспристрастном зеркале стали видны вся многочисленные огрехи русских в этой войне. Если союзники имели бесперебойное снабжение провиантом и боеприпасами с помощью своих кораблей, то снабжение Севастополя было поставлено из рук вон плохо. Порох и ядра крайне медленно доставлялись сначала в Бахчисарай, а оттуда на арбах запряженных медлительными волами, по грязи, в сам Севастополь.
Единственным лучом светлой надежды в этой чудовищной эпопеи снабжения для Нахимова был граф Ардатов, который в меру своих сил и возможности умудрялся за короткий срок проталкивать в осажденную крепость те или иные грузы.
Так, узнав из письма адмирала, что зимние бури размыли морское дно перед входом в севастопольскую бухту и разрушили подводное заграждение из затопленных кораблей, граф спешно прислал сорок подводных мин Якоби вместе со специалистом минером. За короткий срок мины были установлены в нужном месте, и тем самым было предотвращено не только возможное проникновение вражеских кораблей в севастопольскую бухту, но и новое затопление судов черноморского флота.
Однако деяния графа Ардатова были подобны одной каплей в огромном море. Для полнокровного снабжения Севастополя была нужна железная дорога или хотя бы хорошие дороги, которых, к сожалению, в этом направлении не было.
Если союзники безраздельно господствовали на поле брани днем, то русские отводили свою израненную душу частыми ночными вылазками. Наступление ночи, всегда было сопряжено для союзников с возможной атакой врага в том или ином месте линии обороны. Как бы не были бдительными французские и британские часовые, но они неизменно не замечали русских охотников, которые подобно змеям умудрялись бесшумно подползать к вражеским позициям и внезапно атаковать их.
Дело доходило до того, что русские умудрялись с помощью аркана выхватывать вражеских солдат и офицеров не только из окопов, но даже и из блиндажей. Было несколько случаев, когда захлестнутые за горло волосяной петлей брошенного аркана люди погибали от удушья, пока русские охотники тащили их к своим позициям.
Частые ночные вылазки русских охотников, приносили союзникам очень чувствительные проблемы не столько в материальном плане, сколько в моральном. Все те, кто находился в передней линии окопов, испытывались сильный страх перед ночными рейдами русских. От этого страха с каждым месяцем осады росло число дезертиров, и если первое место среди солдат покинувшие свои боевые посты занимали турки, то второе место прочно удерживали англичане.
