услышали и много нового. Поэтому перескажу вкратце, но по порядку.
Мать Афермана считалась очень способной студенткой в Сафо, хотя и своенравной бузотёркой, но тем не менее после окончания обучения ей предлагали остаться преподавать в университете. Однако она ушла, потому что жалованье здесь было маленькое и социальное обеспечение крайне скудное, а девушка мечтала жить богато, устав от нищенского существования за годы учёбы. Что ж, я-то отлично её понимал…
Поначалу ей удалось осуществить свою мечту, выйдя замуж за богатого, но не очень здорового чёрта, владевшего двумя стабильными фирмами, но тот скончался уже через несколько лет, оставив её с маленьким сыном и большим наследством. Поскольку идеи, засевшие у неё в голове ещё в университете, были довольно сильны, а умения вести бизнес там не преподавалось, то бедняжка решила на эти деньги основать собственный университет в Маадьярии и приумножить капитал, сделав своё заведение престижным и крутым в расчёте на девушек из богатых семей.
Но, как вы помните, всё это начинание кончилось трагически, так как девушки, не выдержав спартанских условий, плюс постоянные денежные поборы, да плюс ещё полный запрет на общение с мужчинами, — буквально встали на дыбы! Студентки, не задумываясь, убили новоявленную подвижницу, задушив её же собственными колготками! Ужасно, но факт, хоть и нелепый… Мы проверили по иностранным полицейским сводкам, в своё время это было очень громкое дело. Задумчивого мальчика взяли на воспитание дальние родственники по отцовской линии…
— Они у меня были богаты, потом ещё компенсация за смерть мамы и остатки папиного наследства давали возможность безбедного житья, но всегда было ясно, кому предстоит приумножать семейный капитал. И главное, я всегда знал как! — Аферман время от времени прерывался, делал красивые паузы и продолжал вещать, словно любуясь самим собой. — Когда я был маленький, мама постоянно пересыпала речь поговорками, которые ходили у них в университете. Что-то вроде:
А когда не мог выучить уроки, подшучивала:
Конечно, в те годы я был слишком мал, чтобы понять, что мама имела в виду знания, поэтому всё воспринимал буквально. Я спрашивал её, о каком кладе речь. А она всё смеялась и говорила, что клад спрятали монахи в библиотеке. Естественно, она имела в виду книги, знания. Но я чётко запомнил: библиотека — монахи — клад. И вырос с этой мыслью…
— Но позвольте, — не выдержала директриса. — Вы же сами сказали, у вас были богатые родственники, отец оставил вам наследство, у вас всё было в отличие от нас! Почему же, почему, почему вы…
— Потому что быть геем — дорогое удовольствие! Уж вы-то должны меня понимать, сержант. — Преступник пожал плечиком и подмигнул мне.
Я покраснел, но смолчал, его рассказ был сейчас куда важнее моей репутации. Шеф сурово погрозил пальцем мадам Шуйленберг, и мы вновь стали слушать.
— Так вот, когда мамы не стало, я подумал: а почему бы мне не забрать сокровище, которое этим женщинам даже не нужно? Ведь, если они всё о нём знали, но никто не пытался взять себе, значит, оно ничьё. А ничьё вполне может стать моим, и это вовсе не кража! Я ведь не отнимал у них последнее, они бы вообще не заметили, что чего-то лишились… — Аферман горячился, но от линии рассказа не отступал. — Когда я воспитывался у родственников, там тоже часто звучала тема монастыря. Маму любили, и дядя искренне считал, что учёба просто испортила её как женщину. А когда я произносил любимую мамину поговорку, тётя загадочно щурилась и, умиляясь моей детской непосредственности, говорила: «Да-да, там точно клад!» Со временем это стало моей навязчивой идеей. В своих снах и грёзах я предполагал, как попаду в старый монастырь, как пойду в библиотеку и сразу найду там какую-то древнюю карту, расшифрую её и, пройдя тайными переходами, найду то место, которое никто не замечает, а я замечу, потому что никто не ищет, а я ищу! И я действительно нашёл… Уцелевшие записи одного из отцов-основателей. Болтливого поэта-песенника Бертольда Шаца. Сумасшедшие обычно считаются гениями, но этот был явный бездарь, хоть и полный псих. Вы знаете его стихи, читали? Я думал, что тоже сойду с ума, по крупицам выбирая из толстенной рукописной книги по-настоящему важные вещи…
— Однако вы как-то умудрились проникнуть внутрь закрытого женского университета, — напомнил комиссар. — Значит, кроме женского грима у вас были на руках серьёзные аргументы.
— Ну, мне пришлось немного подождать, потому что как раз к окончанию школы я загремел в тюрьму. Просто слишком любил деньги и… начал их подделывать. У вас должна быть информация об этом. В общем, одна ходка, вторая, на третьей я понял, что больше не хочу в тюрьму, там слишком грубые мужланы. Так вот, на последнем сроке у меня уже полностью созрел план. Тем более что я давно обладал достаточным опытом для подделки диплома, рекомендательных писем и легко мог обеспечить себе вхождение в педагогический коллектив Сафо. Моя задача казалась абсолютно несложной — попасть в университет, узнать, откуда мама набралась всех этих рассказов про клад, а дальше действовать по обстоятельствам…
— То есть ваше решение имитировать самоубийство было спонтанным?
— Разумеется, нет, оно было тщательно продуманным и рассчитанным. Мне уже приходилось так «исчезать». Смерть от капучино, как правило, считается излюбленным способом самоубийства и обычно не расследуется полицией. Поэтому, как только я понял, что дело в снежинках и камне, дольше изображать из себя глупую женщину смысла не было.
— Глупую?! Как вы смеете такое говорить о женщинах? — вскинулась директриса, шеф зарычал и свирепо посмотрел уже на меня, типа кто уговорил меня оставить её здесь.
— Чья бы корова мычала, уж кто-кто, а вы всегда ставили себя выше педагогического состава! — фыркнул в её сторону Аферман. — Развалили учебное заведение и сидите тут ещё вся из себя…
— Что вы несёте? Я забочусь о своих сотрудницах, как о родных сёстрах!
— Ага, и травите их всех варёной свёклой! Скажите, сержант, это ведь правда, правда?!
— Сколько могу судить о свёкле, вы съедали по две порции, — заступился я.
— Ну не умирать же мне с голоду! А знаете, какой потом у меня был «стул»?
— Не знаем и знать не хотим, — рявкнул на всех нас старина Жерар. — Вы двое, молчите! А вы продолжайте рассказывать. Что было дальше?
— Что было, что было… Письмо в полицию я состряпал заранее. Оставалось лишь нарисовать себе марганцовкой пятна на лице и шее, оставить «предсмертную» записку, сделать вид, что я выпил капучино без дёгтя и позволить этим истеричкам себя «похоронить». Ах, бедняжки так торопились, что и приличную яму вырыть не смогли, а когда они кое-как закидали меня землёй и ушли, мне оставалось спокойненько раскопать себя и…
— И убить ля Гулю, — с нажимом уточнил я.
— Вот этого вам мне не пришить! — злобно выкрикнул задержанный. — Я уже говорил, что не убивал её! Эта старуха сама скопытилась. Когда я выбирался из могилы, кто-то схватил меня за руку и потянул наверх, помогая вылезти. Я ведь даже успел сказал ей спасибо, как вдруг эта ведьма схватилась за сердце и упала. Думаю, что скорее всего она поняла, что я мужчина. В могиле с меня сполз шарф, да и был я, мягко говоря, не в том настроении, чтобы поддерживать женский образ. Любая медицинская экспертиза может подтвердить — я её пальцем не тронул…
— Но так или иначе, именно вы были причиной её смерти, — жёстко напомнил комиссар. —
