– Вот ты где, негодник! – подхватила его под локоть подкравшаяся Генриетта. Она смотрелась неподражаемо в кокетливой шляпке с вуалеткой и крашеном боа а ля мексиканский тушкан, небрежно накинутом на оголённые плечи. Её спутником был субтильный небритый молодой человек с волосами до плеч в оранжевом пиджаке и рваных джинсах. – Мой Пьер, – представила Генриетта, – безумно талантливый художник.
– Я знала, что ты выберешься, – сказала Генриетта Максиму. – А твоя девочка нарасхват. Знаешь, кто эта дама? Корреспондент одного очень модного журнала. Пишет про молодых и успешных женщин. Хочет поместить интервью с твоей красавицей в разделе светской хроники. Не боишься, что она станет звездой?
– Не пугай меня, Генриетта. Я и так напуган, – улыбнулся Максим.
Генриетта рассмеялась своим гортанным хрипловатым смехом.
– А ты в молодости был красавчик, – сказала она. – Жаль, что я не знала тебя двадцать лет назад. Впрочем, я тогда была совсем ребёнком.
– Ты и сейчас дитя, – подыграл ей Максим.
– Шалун, – хохотнула Генриетта и хлопнула Максима по ягодицам и причмокнула губами, ярко обведёнными кроваво-красной помадой.
Тотчас рядом нарисовался безумно талантливый художник Пьер, стрельнул в Максима уничижительным взглядом оскорблённого дарования.
– Не ревнуй, Отелло, – сказала художнику Генриетта, – Макс безнадёжно стар для меня.
– Абсолютно точно, – подтвердил Максим. – Спасибо тебе за всё, дорогая. – Он поцеловал Генриетту в надушенное запястье.
– Не за что, мой друг, – пробасила та в ответ. – А теперь ступай, пока не закончилось шампанское.
Дама в очках, наконец, оставила Евгению и та, остановившись посреди зала, обвела происходящее каким-то рассеянным бродящим взглядом, словно силилась отыскать кого-то в разряженной пёстрой толпе. На мгновенье Максиму, действительно, стало страшно. Что если снова получит отказ? Она была так хороша в этом лиловом платье на фоне выставки фотографий, сделанных её рукой, – гордая, успешная, независимая – дикая кошка, которую никому так и не удалось приручить, да и нужно ли? На свете достаточно сытых домашних мурочек, не видящих дальше собственной подушки и миски. Если хочет, пусть гуляет сама по себе, лишь бы в одном с ним, Максимом, направлении…
Максим сунул руку в карман, нащупал перстень с большим камнем цвета её глаз, сделал шаг навстречу, другой, третий. Евгения заметила его, застыла, правая рука безотчётно скользнула по волосам, словно проверяла их порядок, щёки окрасились ярким румянцем, глаза распахнулись и заблестели. Она тоже сделала шаг, другой, третий. Они встретились в центре зала под снимками заката на море.
– Прекрасный вернисаж, – вымолвил он хриплым от волнения голосом. – Ты молодец.
– Спасибо, – ответила Евгения так же взволнованно. – Я рада, что ты приехал.
– Пожалуйста, дай руку, – попросил Максим.
Он поцеловал её тонкие вздрагивающие пальцы, надел на безымянный кольцо.
– Я люблю тебя. Евгения. Ты единственная женщина в моей жизни. Я не стану тебя торопить. Я готов ждать сколько угодно. И, может быть, когда-нибудь ты захочешь выйти за меня… Прошу, дай мне шанс, Евгения…
Евгения закусила нижнюю губу, часто заморгала, огромные потемневшие блестящие глаза наполнились влагой, и вдруг лицо её просияло, озарилось изнутри мягким светом. Она порывисто обняла его и горячо прошептала на ухо:
– Я люблю тебя…
– Боже мой, детка, – выдохнул Максим, ещё не решаясь поверить в услышанное, – повтори, прошу тебя…
Евгения повторила беззвучно, одними губами, касаясь его губ, но этого было достаточно. Зал с толпой народа, фуршетные столы, потолок и стены исчезли, растворились – не было больше никого кроме целующихся мужчины и женщины, да царившего вокруг терпкого цветочного аромата, властно заявлявшего о наступлении весны. И где-то высоко и тонко пели невидимые скрипки.
В незашторенное окно заглядывала круглая, как блюдце, Луна. Примятые подушки и скомканные простыни пахли сиренью. И не было ни меланхолии прошлого, ни мыслей о будущем – только этот миг настоящего, миг абсолютного полного счастья.
– Можно я останусь? – расслабленно спросил Максим.
– А ты не будешь храпеть? – шутливо поинтересовалась Евгения.
– Буду и очень громко.
– Тогда оставайся, – тихо засмеялась Евгения. – Только завтра я должна поехать к маме за Викой. – И, потупившись, добавила с несвойственной робостью:
– Если хочешь, можем поехать вместе. Если ты, конечно, хочешь…
Максим приподнялся на локте, заглянул в блестящие глаза женщины.
– Конечно, хочу. Я очень хочу познакомиться с твоей дочкой. Я понимаю, что никогда не сравнюсь для неё с отцом, но сделаю всё, чтобы мы подружились. А когда ты будешь готова, я познакомлю тебя со своими детьми. И мы все вместе отправимся на пикник.
– Было бы здорово, – улыбнулась Евгения и, посерьёзнев, призналась, – Но мне немного страшно. Всё так быстро…
– Мы и так потеряли уйму времени, – возразил Максим. – Ты же всегда любила перемены. Рискни ещё раз, поверь мне, прошу. Выбери в своей базе данных самый красивый дом, в котором мы будем жить долго и счастливо.
– Я не люблю загородные дома, – ответила Евгения. – В этих посёлках все шпионят друг за другом, а в окно видно только клумбу и забор. И на работу в пробках тяжело добираться.
– Тогда выбери нам квартиру, – предложил Максим. – Большую, светлую, с самым красивым видом из окон.
– Мне нравятся последние этажи высоток. – Мечтательно произнесла Евгения. – Где над головой только небо, а на крыше можно обустроить террасу под стеклянным куполом, где по вечерам можно пить кофе и любоваться закатом.
– И заниматься любовью, – дополнил Максим.
– Ну тебя! – засмеялась Евгения. – Нет, чтобы подумать о чём-нибудь духовном, вечном…
– Что может быть более вечным? – удивился Максим, целуя женщину в ложбинку на шее. – Будем пить кофе и вечно заниматься любовью.
– А потом состаримся, – с улыбкой в голосе продолжила Евгения. – Забросим дела, будем гулять в парке, возиться с внуками, сидеть на лавочке, кормить голубей.
– Точно, – согласился Максим. – Но пока мы молоды и полны сил, – губы скользнули по атласной округлости её груди, – давай займёмся чем-то более приятным и полезным. Голуби подождут…
Примечания
1
Омар Хайям «Рубаи»
