Александра повесила трубку. Принялась массировать виски: мигрень напоминала о себе. Проклятие. Александра закурила, позвонила девочке-горничной, потребовала кофе.
Надо, наконец, забрать новое платье. Забронировать VIP до Иерусалима – торжество намечалось на исторической родине, заказать автомобиль от аэропорта, люкс в «Хилтоне». Сколько дел… И помощи ждать не от кого. Вырастила дочку. Бестолковая, упрямая, неблагодарная девчонка…
Александра уже предприняла безуспешную попытку отловить блудную дочь. Вежливо, но непреклонно та заявила, что на свадьбу не поедет, мол, слишком жарко сейчас в Израиле… Разозлившись, Александра сорвалась, назвала Марианну чертовой дурой. В восемнадцать пора соображать, что людям их круга необходимо соблюдать определенные правила игры, нравится или нет. Положение обязывает. Именно на подобных светских раутах завязываются нужные знакомства и деловые связи, открываются новые перспективы. В том числе, и для заключения удачного брака. Ну, разладилось у них с Дёминым, сыном стального магната, – не конец света. Хотя дочь, как всегда, сглупила: мимолетная мужская интрижка не повод к разрыву… Марианна психанула и, заявив, что не желает это обсуждать, отключилась.
Идиотка! И в кого только она пошла?! У всех дети как дети. Вон, Верка Гейдман – кикимора, а свое дело знает. Жених, говорят, пол-Австралии держит… А Марианна… Чего она хочет? Необыкновенной любви? Видно, много сказок в детстве перечитала… Сестра была тысячу раз права: вред один от этих чертовых книжек…
Горничная принесла кофе. Александра выругала ее, сказав, что просила капуччино. Отправила обратно на кухню.
Да еще эта сволочь на свободе! Пока… Проклятие».
Нежная, матовой белизны рука в ярости скомкала серый шелк.
На столике красного дерева стыл капуччино. Александра позвонила горничной и приказала принести таблетку саридона.
Возвышаясь над театром Елисейских полей, плыл, озаряемый яркими парижскими огнями, ресторан «Белый Дом». Не из модных, но респектабельный, с добротной французской кухней и безупречным обслуживанием, без свирепых папарацци.
В сером, по заказу чуть-чуть укороченном костюмчике а-ля Онассис, ручной работы галстучке и безукоризненной белой рубашечке, благоухающий «Кензо», Артем Марцевич смотрелся вполне «комильфо». Сидя за столиком у окна, он прихлебывал «Хеннесси VSOP», то проскребывая пальчиком впадинку под мясистым носом, то приглаживая надлобные прогалины. Его маленькие черные глазки, как пара маятников, сновали туда-сюда, созерцая то панораму Сены, то вход в уютный зал.
Роман, обычно по-немецки пунктуальный, опоздал на пятнадцать минут. Эта небольшая вольность должна была пояснить испросившему десяткаенции Марцевичу, «кто есть ху».
– Роман! – личико нувориша расцвело, как майская роза, темно-коричневые глазки приостановили свой бег. Он поспешно сунул теплую розовую ручонку, слегка влажноватую. – Как я рад тебя видеть!
– Артем… – полуутвердительно-полувопросительно произнес Роман, едва удержавшись от возгласа: «Браво!» Несомненно, в Марцевиче погиб гениальный актер. Впрочем, почему «погиб»? чему более, чем лицедейским способностям, Артем был обязан своей головокружительной карьере? Как там у классика: «Там моську вовремя погладит, тут в пору карточку вотрет»?[8]
Они присели за столик, только Марцевич на пару секунд позже Романа. Официант склонился с надлежащим подобострастием, точно догадался, что эти скромные русские господа могут запросто скупить половину Парижа, вместе с Эйфелевой башней, просто это им ни к чему.
– В Москве сейчас такая жара… Да-да, – утвердительно закивал Артем, точно с ним кто-нибудь спорил, и, вытащив батистовый платочек, поспешно потер испещренный морщинками лоб и шею, перехваченную тугим воротником, отдуваясь, будто находился в эпицентре пекла.
– На юге России, надо полагать, еще жарче? – едко осведомился Роман.
– Ты о чем? – невинности глаз Марцевича могла бы позавидовать монашка перед исповедью.
– Так, к слову пришлось, – невозмутимо пожал плечами Роман.
– А ты, я погляжу, и вовсе Россию забыл?
– Что мне там делать? – презрительно усмехнулся Роман. – Торфяники нюхать?
– Не любишь Россию?
– Не люблю. – Подтвердил Роман.
– Стало быть, грядущие выборы тебя не волнуют? – Марцевич тихо рассмеялся, буравя собеседника пристальным взглядом.
– Абсолютно. – Улыбнулся Роман, но и его глаза остались холодны и непроницаемы, как таежная ночь.
– А ты не боишься: переменится власть – и фьють, – развел ладошками Марцевич, – национализация металлургической отрасли… И конец твоему бизнесу.
– Нет, не боюсь, потому что, в отличие от многих ваших коммерсантов, я давно понял: бизнес – не ложка, а земля – не бездонная бочка. Вычерпывание не может продолжаться бесконечно. Я поставил на производство. Не российское, правда, я – не патриот. Я – человек мира, мне хорошо там, где мои деньги работают без криминала и моя голова занята финансами, а не дворовыми интрижками. И я выиграл.
– Да-да… – Марцевич слегка помрачнел. – «ЛИТ» набирает обороты…
– Конечно, я не Билл Гейтс, – скромно потупился Роман, пряча усмешку в рюмке «Мартеля», но свой кусок хлеба с маслом имею. Да и ты сам, наверняка, знаешь, Дух всеведущ…
– Как тебе удалось растрясти янки на разрешение для основания целого концерна? – Здесь Марцевич не лукавил, заметно задетый за живое. Двери Эмпайр Стейт, распахнутые для Романа, упорно не желали открываться перед породистым носом Артема.
– Коммерческая тайна. Короче, – Роман поглядел на часы. «Роллекс». Не суперпоследний, но проверенный и надежный. Что может быть лучше для делового человека? – Что тебе нужно, Артем? Ты же достал меня не для обсуждения московской жары?
– Я устал, – с тоской во взоре произнес Марцевич. – Буду с тобой откровенен, к чему раздувать щеки? Это я делаю там… Ты не любишь Россию, я тоже. Скажу больше: я ненавижу проклятую страну, где мною пугают детей. Таким, как ты, она дала все. Я же положил жизнь на то, чтобы выбиться из самых низов. И все равно я всюду чужой: там, здесь, кругом…
– Прими ислам, – задымив сигарой, усмехнулся Роман. – Ты очень органично смотришься в компании Басаева и Удугова. Глядишь, скоро сам Усама пригласит на ланч…
– Наглый поклеп! – взвизгнул Марцевич.
Сидевшие за соседними столиками обернулись. Спохватившись, Артем полез за сигаретой, но уронил опустевшую рюмку. Подоспевший официант подмел хрустальные осколки.
– По-моему, тебе пора заказать кофе, – с плохо скрытой издевкой заметил Роман, попыхивая кубинской сигарой.
В глазках Марцевича полыхнули злобные огоньки, но он поспешно вернул на лицо маску покаяния.
– Я устал, Роман, – повторил он, отхлебывая кофе. – Российская империя трещит по всем швам. От будущего не приходится ждать ничего хорошего. Я, конечно, сделаю все, чтобы удержаться, но силы уже не те. Годы берут свое, здоровье стало пошаливать. Короче, пора подумать о старости. Спокойной, тихой гавани. Подальше от чертовой России… Не завтра, не через месяц, но, быть может через год… Артем Марцевич оставит этот безумный мир. А в далекой теплой Австралии, в милом местечке с заковыристым названием типа Уорнамбул, например, в красивой просторной вилле скромный коммерсант будет сидеть на террасе, пить кофе с коньяком, любуясь океаном. Ты должен помочь мне, Роман.
– С какой стати? – возмущенно фыркнул Литичевский.
– Я предлагаю тебе часть своего нефтяного бизнеса. Это громадные деньги.
– Спасибо, но меня это не интересует.
