экран, на котором замелькали лица: профиль, анфас.
– Вот! – завопил Маслов. – Этот!
– Точно?
– Мамой клянусь!
Он нашел и другого.
Ребята переглянулись. Первый, поскребя за ухом, произнес многозначительно: «М-да». И вышел.
Двое оставшихся удовлетворенно принялись обсуждать, в какой кабак им лучше закатиться, пивка попить, девочек «снять».
– А со мной что? – с робкой надеждой осведомился Маслов.
Те снова переглянулись.
Не веря до конца еще в удачу, Маслов, опираясь на стол, с усилием поднялся с крутящегося стульчика и тут услышал негромкий щелчок. Так лопаются пузырьки в вакуумно-полиэтиленовой упаковке при нажатии… Мир вокруг закачался и поплыл куда-то, как по океанским волнам белоснежный лайнер…
Маслов схватился за край стола в последней отчаянной попытке обрести ускользающее равновесие, но не удержался и медленно осел, проваливаясь в жгучую опустошающую мглу, кровавой занавесью застилавшую все вокруг…
Последним, что он увидел в этом мире, был не человек с оружием в руках, а невесть откуда взявшаяся картина: отец, сидящий в своем неизменном кресле, читает газету, рядом суетится, гремит тарелками мать, а у ее ног гладит жирную полосатую кошку кудрявая Анютка…
Трое крепких ребят равнодушно склонились над телом.
– Готов, – сказал первый, свинчивая глушитель с пистолета. – Куда его?
– Погрузим в тачку да свалим где-нибудь по дороге, – зевнув, предложил второй.
Третий достал из кармана пластинку «Орбит» и, проворчав что-то на тему, как надоело ему возиться со жмуриками, сунул в рот.
В «спальном» районе Гольяново, плутая по улицам с «таежными» названиями и похожими, как близнецы, блочными домами, Ада с трудом нашла нужный адрес.
Посреди небольшой комнаты, изрядно захламленной газетами с громкими заголовками, листовками со свастикой, портретами полвека назад издохшего фюрера, а также компакт-дисками, бутылками из-под пива и видеокассетами, сидели, образцово сложив ручки на коленках, три недоросля в «найковских»
спортивных костюмах. Ни дать, ни взять – пай-мальчики из хороших семей. Только лица угрюмые и злые, да взгляд, исподлобья, настороженный, словно у пойманного в западню хищного зверя. Рядом скучали сотрудники частного детективного агентства. Один листал какую-то книжонку, брезгливо морща нос. Другой, зевнув, заметил:
– Да, ребята, влипли вы. Работать вам надо, чтобы на ерунду времени не оставалось. Небось, мамки с папками богатые, денег дают?
– Не жалуемся, – хмуро ответил тот, что выглядел постарше.
– А вам, значит, охота пользу обществу приносить? И поэтому вы тут пиво пьете, смотрите разную дрянь да по телефону балуетесь? По-вашему, это именно то, что необходимо сейчас России? Давайте-ка мы вас пристроим на патрулирование улиц? Преступности нынче всякой хватает – и кавказской, и еврейской, и славянской. Боритесь на здоровье. Люди вам только «спасибо» скажут.
– Ну да! – хмыкнул «старший». – От «чурок» пулю схлопотать? Что мы, дураки?
– Смотрите-ка! – присвистнул детектив. – Умники выискались! Конечно, по телефону куда проще крутого из себя корчить да на митингах горлапанить. Слышь, Вань?
– Угу, – второй детектив отшвырнул книжонку. Отскреб от стены портретик фюрера и, скомкав, бросил на замызганный пол. Затем подошел к «старшему», спросил почти ласково:
– Я вот все думаю, неужели отец мой, Семенов Степан Лукич, четыре года воевал для того, чтобы через полвека такие вот сопливые выродки, попивая пивко, глумились над женщинами да мусорили на улицах вонючими листовками? От армии-то, небось, «откосили»? А то попросились бы на границу с Чечней да наводили там порядок, а?
– Там страшно, – усмехнулся напарник. – По жопе можно схлопотать. Языком воевать легче.
– Куда их? – обратился он к вошедшей в комнату Аде.
На минуту она растерялась. И этих жалких юнцов она боялась столько времени? Да пусть катятся подальше вместе с их брошюрками и листовочками! Но что-то ее остановило. То ли жирная свастика на футболке одного из них… Точно такая, как тогда, десять лет назад… То ли глухая тупая злоба в глазах молодых нацистов… То ли детское воспоминание о страшных шрамах на согбенной спине больного деда, бывшего узника Освенцима…
«Старший» напыщенно произнес:
– За нас есть кому вступиться!
– Пасть закрой! – детектив Иван Семенов взмахнул шершавой заскорузлой ладонью – ладонью человека, умеющего одинаково хорошо держать крестьянскую лопату и автомат Калашникова. И «старший», точно пугливая собачонка, шарахнулся в сторону.
– Вызывайте милицию, – сказала Ада. – Я подаю в суд. На них и их хваленое РНЕ. За оскорбление чести и достоинства.
– Марина, Марина, проснись!
– Что?! – Она подскочила и села на кровати, дико озираясь.
Антон коснулся ее взмокшего лба.
– Ты кричала во сне.
– Что кричала?
Он пожал плечами.
– Говорила: «Нет, не надо».
Марина потерла виски, точно стараясь унять головную боль.
– Да… – в ее голосе зазвучала горькая ирония. – Теперь я не даю тебе спать. Лучше мне переселиться в другую комнату.
Она накинула пеньюар, взяла с тумбочки сигареты, зажигалку и вышла.
На лестнице, застланной мохнатым ковром, горели светильники в виде факелов. Разумно – в темноте можно оступиться ненароком и шею сломать. Марина присела на верхнюю ступеньку, закурила, стряхивая пепел прямо на сероватый мрамор.
– Знаешь, что один человек сказал другому, сидящему на рельсах? – спросил подошедший Антон.
– ?
– Подвинься.
Она слабо улыбнулась.
– Хочешь выпить?
– Нет, спасибо.
– Что случилось, детка?
Когда он вот так касался ее плеча, ей казалось, что в его голосе слышится нечто большее, чем простое участие. И тогда ей отчаянно хотелось свернуться в клубок, спрятаться в его сильных руках… Но это было бы глупой сентиментальной блажью… Слава Богу, ей больше никогда не будет одиннадцать…
Она ответила, сердито насупившись:
– Ерунда. Обыкновенный ночной кошмар.
– Знаешь, – его ладонь была горяча, словно печка, – чтобы кошмар не повторялся, о нем нужно рассказать кому-нибудь.
– Он не повторится. ЭТО приходит только иногда, во сне.
– Поговори со мной, – настойчиво попросил Антон. – Ты можешь мне довериться. Как я однажды
