временем убийства, – вставил Соломатин.
– Молодец, – улыбнулся Гриценко, – возьми банку пива из холодильника. – Она что, убегала, пряталась, в окно пыталась вылезти?
– Нет, – удивленно сказал Соломатин, – ушла как обычно. Попрощалась.
– Пристрелила любовника и удалилась через главный вход с улыбкой на ангельском личике? Да вы сами-то верите в этот вздор? Это мотив – истерика жирной банкирши, кричавшей, что «эта бесстыжая девка» убила ее ненаглядного сыночка потому, что он на ней не женился? Такой мотив стоит не больше дохлого таракана.
– Всякое бывает… – пожал плечами Соломатин.
– Ну, вот что, – решительно отрезал майор. – Мне головоломки решать некогда. Новый год на носу. И без копейки я его встречать не собираюсь. Мне не двадцать один, – он метнулся в сторону Гриценко недовольный взгляд. Сейчас пойду, оформлю ордер на обыск, и поедем к Веденеевой. Может, где и зацепимся, а там – передадим «следакам» – пусть разбираются. Сочтут невиноватой – отпустят. Ясно?
Гриценко открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал, остановленный толчком ноги Соломатина под столом.
– Да нам-то че, Палыч? Сделаем, как скажешь. Фролов только вот упереться может. Он же у нас принципиальный.
Майор Сухоруков скривился так, точно разжевал пригоршню кислющего винограда.
– Ох, мне этот Фролов! Одна головная боль.
– А представляешь, если бы все такими у нас были? – лукаво осведомился Гриценко.
Юрий Фролов шел по длинному, испещренному кабинетами, коридору. Высокий, атлетического сложения, он мог бы считаться красивым, если бы не рваный шрам через левую щеку – память о необъявленной войне. Ему было двадцать пять. Огненно-рыжие волосы Фролова, как бы коротко он не стригся топорщились упрямым ежом, а темные глаза за коротким частоколом каштановых ресниц смотрели серьезно, даже строго, будто до сих пор продолжали видеть то, что остальным людям, на их счастье, увидеть не довелось.
– Слышь, Фролов, закурить есть?
У окна стоял понурый Смольский, опер из соседнего отдела, яркий блондин, совершенно не оправдывавший фамилии. В руке он комкал пустую пачку «LM».
– «Прима» подойдет?
– Не графья.
Смольский судорожно затянулся. Пальцы его вздрагивали.
– Говорят, ребята пострадали? – осторожно спросил Фролов.
Он знал, как Смольскому сейчас нелегко. Знал, лучше других, как тяжело терять товарищей по оружию. И менее всего хотел сыпать соль на свежую рану. Все они, опера, в одной упряжке. Только толстые задницы в кожаных кабинетах забыли об этом.
Смольский мрачно кивнул.
– Костя и Саша Вашенкин. В больнице оба. Он их с автомата, сука…
Он снова затянулся, роняя пепел на потертые джинсы.
– Полкан говорит: «Мы вам новый» газон «дали.» Что нам «газон»! У Стрелка на «Мерине» пятилитровый движок… Сам бы попробовал угнаться, старый козел… Хотя я, конечно, виноват… Не нужно было ребят у окна ставить…
– Ничего, образуется…
Что он еще мог сказать?
– Спасибо, Юра. Тебя, вроде, майор искал.
– Иду.
– Слышь, Фролов, – окликнул его слова вслед Смольский, – я сам возьму эту сволочь. Веришь? Лично. И башку ему отстрелю. Как на войне. Как это ТАМ у вас называлось – месть?
– То на войне, – сказал Фролов.
– Так и сейчас война. И тоже – необъявленная. Не согласен?
– Согласен, – тихо проронил Фролов.
– Я возьму этого сраного киллера. Веришь?
– Верю, Коля, – Фролов хлопнул коллегу по плечу и собранной бесшумной походкой направился в свой отдел.
– Где тебя носит?! – взвился при виде Фролова майор Сухоруков. Он все еще пребывал в состоянии возбужденного раздражения. – Едем по делу Крылова. С обыском.
– Я работаю по убийству на Герцена. – Возразил Фролов.
– Отставить Герцена! Подумаешь, важность – хохлы-челноки. Сдай в архив.
– А для меня все покойники равны, – жестко выговорил Фролов.
– Это приказ! – побагровев, заорал Сухоруков. – Отныне занимаемся только делом Крылова! Ясно?!
– Так точно, – усмехнулся Фролов. – Разрешите идти?
В самой глубине ледяных глаз скрывалось презрение. Но майор был слишком занят мыслями об уплывающей «тринадцатой», чтобы это заметить.
– Да ладно тебе… – сказал он примирительно, – не обижайся.
Глядя вслед уходящему Фролову, он не мог понять, отчего иногда рядом с этим совсем «зеленым» парнем он частенько ощущал неловкость.
Случилось то, чего Юлька менее всего ожидала – ее вызвали на опознание. В тюремный госпиталь.
– Нарвались на спортсменов, те их отделали по первое число, – объяснил немолодой усталый следователь. – Да переборщили – один из бандюг копыта отбросил. Жаль ребят – теперь их могут осудить за превышение самообороны. Но, вроде, адвокат у них дельный. Глядишь, обойдется.
Закрученная в бинты кукла с сине-буро-черной опухолью вместо лица являлась жалкой пародией на человеческое существо, ничем не напоминая циничного бандита. Но в заплывших щелках глаз на миг мелькнул затравленно-злобный болотный огонек. В момент в Юльке все перевернулось. Страх, боль, унижение, ненависть – всколыхнулись с новой силой, заставив ее впиться длиннющими ногтями в собственные ладони, чтобы удержаться от искушения вонзить их в отвратительное месиво морды налетчика.
Он тоже ее узнал. В болотных прорезях застыло пугливое ожидание.
– Он? – спросил следователь.
– Он самый! – Юлька склонилась над коконом. – Ты помнишь меня, мразь? Я станцую рок-н-ролл на могиле твоего дружка!
– И сколько ему дадут? – поинтересовалась Юлька, выйдя из палаты.
– Трудно сказать… Будет суд. Хорошо, если лет десять.
– Всего?! – вскинулась Юлька. – За убийство?!
– Девушка, дорогая, – грустно вздохнул немолодой усталый следователь, – в какой, извините, стране вы живете? Кем наши законы писаны, знаете? А парень этот, если инвалидом останется, вовсе много не получит. Вспомните мое слово. Так-то… – он повертел в руках шариковую ручку. – Величко ваша фамилия? Как у думца одного, горлопана. Все выступает за смягчение законодательства. Не родственник Ваш случайно?
– Нет… – на мгновение серые Юлькины глаза наполнились горечью. – Однофамилец.
Всеми силами стараясь игнорировать возмущенные жесты и взгляды лихачей-водителей, жаждущих быстрой езды, которую, как известно, уважает всякий, и старый, и новый русский, на новехоньком «Мерседесном» джипе Марина ползла по московским дорогам, периодически останавливаясь поглядеть в карту автомобилиста.
– Третья скорость… Знак «уступи дорогу»… – шептала она про себя, словно «отче наш», – перекресток… Стоп.
Загорелся «зеленый».
– Первая скорость, вторая… Твою мать!
Откуда ни возьмись, нарушив все возможные правила, огромный черный джипарь, нагло «подрезав»
