– Не двигайтесь. Вам сейчас сделают укол. И вы уснете.
Приходит девочка в белом халатике со шприцем в руке. Зачем здесь так много белого?
– Почему я здесь?
– Вы попали в аварию. На автомобиле. Вы здесь уже неделю. Чудо, что вы остались в живых. Можете считать этот день вашим вторым днем рождения.
– Ноги очень больно… И живот…
– Это пройдет. Сейчас вы уснете.
– Когда я закрываю глаза, то вижу деревья, деревья… Их так много… Мама, где ты?
– Я здесь, моя девочка, с тобой. Я теперь всегда буду рядом. Всегда.
Движение на подступах к Новодевичьему кладбищу было приостановлено. Округа черна от дорогих иномарок, дорога – от крепких насупленных мужчин.
Стоящие каждые пять метров сотрудники милиции зорко наблюдали за происходящим, потихоньку переговариваясь:
– Не выкарабкался Гриневич.
– Туда ему и дорога.
– Что толку? Другой придет…
Несколько человек несли помпезный деревянный, в завитушках, гроб.
Когда сняли крышку для прощания, по рядам провожавших пронесся невольный шепот – Профессор лежал, как живой. Болезненная желтизна покинула слегка осунувшееся лицо с несколько заострившимися чертами. Виски отливали благородной сединой. Приехавшие из Израиля родственники поддерживали рыдающую вдову, все норовящую упасть перед гробом на колени. Отчаянно кусала шелковый платочек высокая девушка в черном – дочь покойного.
– Завидная невеста, – шепнул кто-то в толпе.
Шумно отдуваясь, Мерин плюхнулся в «шестисотый».
– Это он? – спросил Кротов.
– Он самый. Наш Профессор. Мертвее не бывает. А дочка у него ничего. Пива хочешь? – он с довольной улыбкой протянул банку.
– Пива! – взревел Кротов. – Да мы сейчас в «Кристалл» рванем! Лучшее шампанское! Ящиками!
Ваннами! Путь свободен, слышишь, чмо? Премьер-министр! – кандидат в президенты России осклабился в счастливой улыбке.
– Просто здорово, – довольно сказал сухопарый седовласый человек в темных очках с болезненно-желтоватым лицом, с интересом разглядывавший процессию через затемненное стекло огромного джипа, – Эх, жаль, не слышно, что там говорят… Ладно, потом Инна расскажет.
– Очень несерьезный и опасный с твоей стороны шаг – появиться здесь, – укоризненно произнесла брюнетка, тоже в темных очках, в черном кашемировом, пальто. – А если тебя кто-нибудь заметит?
– Они решат, что я пришел по их грешную душу, – Профессор, закашлявшись рассмеялся. – Зато сколько удовольствия! Не сердись, Мариночка, всегда мечтал посмотреть на собственные похороны. Ты – мастер наивысочайшего класса. Прими мое искреннее восхищение. – Он картинно преподнес к губам ее прохладную маленькую, блеснувшую черным камнем, руку.
– Да уж! – восхищенно выговорил Вован. – Похож-то как! Аж мурашки по коже! Где ты его нашла, Мара?
– В морге, – спокойно сказала Марина. – Какой-то невостребованный бедолага. Полгода там провалялся. Он должен быть доволен такими почестями. Ладно, поехали отсюда. Но твоя жена, Профессор, выше всяческих похвал. В ней пропала великая актриса.
– Инна?
– Хотел бы я, чтобы так она переживала на самом деле.
– Типун тебе на язык, балда, – Марина мрачно глядела на проплывавшие за окном милицейский кордоны. – Теперь путь свободен. Можно начинать…
– Мама?
– Да, дочка.
– Где Тайка?
– Она у меня дома.
– Значит, я попала в аварию?
– Да. Ты не помнить? Следователь сказал, ты не справилась с управлением. Скользкая дорога, очень большая скорость.
– Там еще была женщина… Старая… Я ее сбила?
– Нет. Он сказал, никто, кроме тебя, не пострадал. Ты просто родилась заново.
– Что? Мама, дай мне зеркало. Пожалуйста, почему ты не хочешь? Я прошу, я настаиваю, дай мне зеркало!
Снова эта ужасная боль, раздирающая мозг напополам. Руки судорожно ощупывают какие-то тряпки там, где прежде были волосы… Ее роскошные волосы – предмет гордости и обожания поклонников, зависти конкурентом. «Я была Моделью года…» Что это?
– Просто бинты. Их скоро снимут. А волосы отрастут.
– Дай мне зеркало. – Она рванулась, но мгновенно замерла, отброшенная назад очередной волной режущей боли.
– Дайте, – говорит врач в белом колпаке, заглянувший в палату. – А вы не кричите, – это уже ей, – а то приступ боли повторится. Сейчас придет медсестра, сделает укол.
Мать достает откуда-то дешевую пудренницу. Крохотный запотевший кругляш. А в нем неузнаваемо- чужое лицо. Белое, с синюшными отеками под черными дырками глаз. Втянутые в череп щеки. Вместо волос ужасный кокон.
– Забери…
– Вам бы радоваться, – сурово говорит врач, – живы остались. Один шанс на миллион. А вы на свое отражение рыдаете. Наташа, сделай успокоительный. Не на конкурсе красоты – в палате для тяжелобольных. Вот выпишитесь, сходите к парикмахеру… тогда и в зеркала глядитесь. Болит где-нибудь?
– Ноги… У меня перелом?
– И не один, к сожалению. Это посерьезнее личика.
– Я не могу ходить?
– Сможете, – «Колпак» впервые добродушно улыбнулся. – Но не сразу. Постепенно. Вам же, молодым, все быстрее надо. Торопитесь. Боитесь жить не успеете? Вот и доторопились. Потихонечку, помаленечку все сумеете… Как ребенок ходить начинает. Знаете?
– Нет.
– Вы не замужем?
– Нет. Я могу остаться хромой?
«Колпак» почему-то отворачивается.
– Пока могу сказать лишь одно – на ближайшее время с подиумом вам придется распрощаться, к сожалению. Хотя, постойте, почему «к сожалению»? В мире полно других радостей, чем таскаться туда-сюда в чужих тряпках по этой куцей сцене.
– Вы утешаете меня… Спасибо.
– Я лишь говорю вам правду. Мы все привыкли к своему образу жизни. Мы в плену у стереотипов, предрассудков… Кажется, изменится что-нибудь, самая малость – и все. Катастрофа. И только потом приходит осознание – может, это к лучшему? У вас есть… друг, жених – как это теперь вы, молодые, называете?
– Борис… Думаю, теперь уже нет.
– Кто там еще? – высунувшись из палаты, крикнул врач. – Какая страховая компания? Гоните всех в шею. Она еще слишком слаба. Что?! Простите, – доктор снял очки и беспомощно потер красные, как от недосыпания, глаза. – Боюсь, не в моих силах оградить вас от этой неприятности. Вам придется переговорить с представителем вашей страховой компании. Как вы сейчас себя чувствуете? Я могу сказать, чтобы пришли позже.
