в сложных условиях. Поэтому, когда стало ясно, что нам придется вводить должность вице-премьера, курирующего отраслевые министерства, я, по совету Анатолия Чубайса, хорошо знавшего Хижу, предложил Ельцину назначить Георгия Степановича на эту должность. Он энергично взялся за дело. Однако очень быстро выяснилось, что, принимая реформы в целом, он совершенно не способен понять фундаментальные принципы управления экономикой в условиях рынка, смотрит на происходящее глазами директора завода. А потому и предлагает решения, которые кажутся ему полезными для предприятий, искренне не понимая их губительности для национальной экономики в целом. Хижа становится главным борцом за увеличение бюджетного дефицита, за эмиссионное пополнение оборотных средств и взаимозачет. Абсолютно неизбежное в условиях такой политики резкое падение курса рубля, ускорение инфляции осенью 1992-го было для него полной неожиданностью. Жесткая, иногда даже резкая по форме полемика Чубайса, наиболее последовательно отстаивавшего реформаторский курс, и Хижи стала неотъемлемым атрибутом в работе правительства второго полугодия 1992-го. Впрочем, зла на Георгия Хижу не держу, не его вина, что он превысил уровень своей компетенции.
Силовые министерства, по российской традиции, обращаются в Совет министров в основном по хозяйственно-финансовым вопросам. Но в условиях кризисов премьеру постоянно приходится решать и другие проблемы.
Быстро убеждаюсь: важнейшая проблема в российской государственной машине этого времени - страстное нежелание кого бы то ни было принимать решения, стремление застраховаться, снять с себя ответственность. В процессе проводимых совещаний по развитию событий, скажем, на границе с Грузией, в Северной Осетии и Ингушетии, в Таджикистане, если жестко не потребовать действия, не надо удивляться, что военные будут кивать на МВД, МВД на Министерство безопасности и так дальше до бесконечности.
Отнюдь не переоценивая своего таланта в организации переброски дивизий, очень быстро понимаю: либо в таких ситуациях буду брать ответственность на себя, действовать, докладывая о принятых решениях президенту, либо в тягучей атмосфере взаимных кивков друг на друга так ничего сделано и не будет. Именно так пришлось действовать, например, в Кабардино-Балкарии, где летом 1992 года пытались повторить чеченский сценарий 1991-го. Необходимо было срочное подкрепление внутренним войскам, а МВД с Минобороны спорили о том, кто это должен делать и есть ли у Минобороны возможность обеспечить авиационный транспорт. Пришлось брать координацию на себя, усаживать вместе руководство МВД и Генштаба, заставлять действЬ-вать. В целом ситуацию удалось стабилизировать.
Тяжелая заноза в памяти – 1992 год, ноябрьский ингушско-осетинский конфликт. Хорошо помню,как все это началось. Впервые за несколько месяцев решил в воскресенье выспаться, не ходить на работу. Рано утром звонок. На границе Ингушетии и Осетии масштабные беспорядки. Захвачено вооружение батальона внутренних войск. Идет бой. Министерство безопасности назревающую взрывную ситуацию блестяще прозевало. Узнаем о происшедшем как о свершившемся факте. Возникает реальная угроза получить новый Карабах с хроническими боевыми действиями, но уже на территории России.
Президента нет, он в поездке по стране. Связываюсь с Генштабом, прошу срочно обеспечить переброску десантников. Звоню Виктору Ерину, спрашиваю, в какие сроки он может перебросить туда дополнительные внутренние войска, говорю, что военные в полном объеме помогут авиацией. Поручаю Георгию Хиже срочно вылететь во Владикавказ, возглавить оперативную группу правительства на месте, даю ему в помощь Сергея Шойгу, председателя Комитета по чрезвычайным ситуациям, превосходно зарекомендовавшего себя в ходе проведения миротворческих операций в Южной Осетии и Грузии, в Молдове. Раскрутив машину, еду на аэродром встречать Бориса Николаевича, докладывать ему ситуацию.
Во Владикавказе крупные беспорядки. Огромные толпы на улицах, люди требуют оружия. Хижа и Шойгу связываются со мной, докладывают: если что-то немедленно не придумать, ситуация выйдет из-под контроля. Склады вооружения просто захватят. Беру на себя нелегкую ответственность, прошу их пообещать выдать оружие, но не сейчас, а утром, и не стихийно, а в организованном порядке – только по представлении документов воинского учета, через военкоматы, в рамках пополнения частей МВД. Толпа успокаивается.
В целом войска действуют достаточно быстро, решительно. Открытые боевые действия удается притушить, нового Нагорного Карабаха явно не будет. И вместе с тем, допускаем две серьезные ошибки. Во-первых, размещение нашего представительства во Владикавказе, столице одной из противоборствующих сторон, что вызывает у ингушей подозрение в пристрастии федерального центра к осетинам. Во-вторых, медлительные действия руководства внутренних войск привели к тому, что в ингушские села вошли не федералы, а осетинская милиция. Нетрудно представить, какой бедой это обернулось. В Назрани никто из высокопоставленных сотрудников российского правительства так и не решился появиться. Поэтому принимаю решение немедленно вылететь на место, побывать и в Назрани, и во Владикавказе, повстречаться с военными, разобраться в ситуации,
Первым делом направляюсь в Назрань. Еду на бронетранспортере внутренних войск. Зрелище не для слабонервных. Видны следы настоящего боя, разрушений, в Пригородном районе множество горящих домов. Нетрудно догадаться, что в первую очередь – ингушских. На границе с Ингушетией встречает Руслан Аушев. Хорошо его знаю как председателя Комитета ветеранов афганской войны государств Содружества. Он только что срочно прилетел в Ингушетию. Пытается как-то стабилизировать обстановку, но, по-моему, сам еще очень слабо понимает, что произошло и что происходит, Руслан говорит, что на бронетранспортере дальше ни в коем случае ехать нельзя – подстрелят. Сажусь в его машину, он – за рулем. Центральная площадь в Назрани ни запружена беженцами, тысячи несчастных людей, ставших жертвами политиканов, что разыгрывали самую простую и вместе с тем самую опасную в политике карту радикального национализма. По дороге Аушев пытается выяснить мое мнение, кто стоит за всей этой страшной кровавой катавасией. К сожалению, ничем не могу ему помочь, доклады Министерства безопасности – по-прежнему свидетельство полнейшей беспомощности.
Потом – переговоры с ингушскими лидерами и с прибывшей в Назрань, чтобы предотвратить распространение боевых действий на территорию Чечни, делегацией чеченского правительства во главе с Яраги Мамадаевым. Тяжелый разговор с людьми на площади. По крайней мере, удается добиться одного – у ингушей исчезает убежденность, что для российских властей в этом конфликте есть заведомо правая и заведомо неправая стороны.
Во Владикавказе встречаюсь с военными, с руководством республики, Верховным Советом, Временной администрацией по обеспечению чрезвычайного положения. Мы, как российские власти, категорически не можем принять принцип коллективной национальной ответственности. Считаем, что возвращение беженцев-ингушей в Пригородный район – первоочередная задача Временной администрации. Осетинским руководителям все это явно не по душе. Ясно, что процесс пойдет непросто. Тем не менее позиция российских органов власти должна быть четко сформулирована и помощь Осетии в решении многочисленных проблем, с которыми она сталкивается, – увязана с сотрудничеством руководства республики в возврате беженцев, в создании для них нормальных условий жизни там, где их дом, родина.
К сожалению, после моей отставки российское правительство последовательно провести эту линию не сумело.
Еще одно место, требующее постоянного внимания российских органов власти, – Таджикистан. В 1992 году там нарастает хаос, постепенно переходящий в открытую гражданскую войну. Друг другу противостоят две силы; одну из них с большой долей условности можно назвать коммунистами, другую – исламистами. Исламисты сильнее в Гарме, Нагорном Бадахшане, коммунисты – в Кулябе. Обе стороны пытаются втянуть в конфликт дислоцированную в Таджикистане 201-ю дивизию, по меньшей мере -завладеть ее вооружением. Серьезнейшая проблема состоит в том, что дивизия в основном укомплектована российскими офицерами и местными солдатами. Именно их-то и хотят с разных сторон вовлечь в конфликт.
Русскоязычное население бежит из охваченной хаосом республики. Но доходят сведения, что местные власти этому препятствуют. Поступает информация о готовности наиболее радикального крыла исламистов использовать русских, живущих в республике, в качестве заложников. Беда еще в том, что мы не можем положиться на наши источники информации о положении в Таджикистане. В Министерстве безопасности, как всегда, нет точных данных, у Службы внешней разведки данные ненадежны, а от недавно образованного в Душанбе посольства с интервалом в несколько дней поступают полностью противоречащие
