наследник, на кого хозяйство бросишь? Как это на кого? На Николку, ему скоро шестнадцать стукнет, вот тебе и работник, и наследник. А меня как будто магнитом в Москву тянет. Так бы и ушел туда за обозом прямо пешком. Отец тоже противится, но без строгости. Я, говорит, сам тебя всему научу, когда совершеннолетие твое исполнится. Но я вижу, что втайне папаша и сам хочет, чтобы я в Москву поехал и в Университет поступил, гордиться он этим будет. Непростая семья наша, про это и в деревне нет-нет, да и шепнут. А нам-то что? Законов мы не нарушаем, живем себе помаленьку, землю пашем. А все, что болтают, так и пусть себе болтают.
Сели за стол, мамаша подала стопку блинов, полотенцем укрытую. Сковорода жареного сала на подставке шкворчит, тут же колбасы, сметана, соленья-варенья всякие. На лавках соседи сидят. Самые нетерпеливые уже пришли. Семен Борисович, учитель наш, старинный папашин товарищ, тоже здесь. Семен Борисович начальную школу в нашей деревне отстоял, когда районные власти укрупнение затеяли и прикрыть ее хотели. До второго класса детишки у нас учатся, а уж в пятилетку в Вельяминово ходят.
Соседи встают, здороваются. Обычай такой — если кто игру посмотрел, все к нему в гости валят, порасспросить, поговорить. Особенно сейчас, когда положение обострилось и немцы новое наступление затеяли.
Гости благодарят, но к столу пока не идут, ждут общего чаю и моего рассказа. Хороший рассказ об игре дорогого стоит, его потом со всяким враньем и прибаутками дальше передадут, и еще дальше, и так по всей деревне и всей округе. Старосту Петра Максимовича до сих пор на все свадьбы зовут, чтобы он еще раз про игру с турками и про взятие Измаила рассказал, хоть и было это чуть ли не сто лет тому назад, и рассказы его все от мала до велика давно наизусть знают, самому престарелому Петру Максимовичу в нужных местах хором подсказывают.
Новые люди подходят, приносят к столу гостинцы, усаживаются. Наконец мать ставит самовар и обносит гостей чашками. Начинаю рассказ. Сначала, как положено, про дорогу, про город, про цены на базаре. Потом уж, когда нетерпение разогреется, — про игру. Часа два рта не закрывал, четыре чашки мятного чаю от хрипоты выпил. Все в красках описал: и как немцы строем идут, и как князь Александр Данилович встретить их готовится, и лучшие моменты, что из других игр показаны были, и что наши и немцы в интервью говорили, и какие догадки обозреватели строят.
Выслушали меня, помолчали. Отец, вижу, рассказом доволен, бороду пощипывает, исподлобья оглядывает гостей.
— Ох, Мишка, быть тебе обозревателем! — это сосед, Яков Модестович, тишину нарушил. — Прямо соловьем поет, а, мужики?
Тут остальные загалдели, головами одобрительно кивают, переглядываются. Семен Борисович еще раз все подробности расспрашивает — во что немцы одеты, дружно ли катят, не дают ли мячу в ямах застрять, как тренер себя ведет, не нервничает ли. Все выспросил, длинный взгляд на отца кинул.
— Сильная атака. Боюсь, не остановит их князь Александр Данилович.
Отец со значением кивнул.
— Не остановит, факт. Немцы просто так через центр не ходят. Только в том случае, если на сто процентов уверены в своей силе. И еще, обратите внимание — сам фон Кройф армию ведет. Сомнут Александра Даниловича, я уверен. Ему бы стоило назад отойти и соединиться с Дмитрием Всеволодовичем где-нибудь под Можайском. Там же подобрать резерв князя Суроцкого и соединенными силами встречать неприятеля. И обязательно надежно прикрыть фланги, не дать убежать нападающим.
— Скажешь тоже, Антон Егорыч! — Яков Модестович сердито возражает. — Умный ты человек, а такую ерунду порешь! У Можайска! Половину своего поля просто так отдать? Негоже это. Прессинговать надо, подкаты делать, игру на территорию противника переводить. А то что ж?
— Прессинговать надо с умом! — разгорячился папаша. — Возьми хотя бы пограничный отряд! Много он напрессинговал? Разгромлен в пух и прах! Вместо того чтобы отойти, сберечь силы! А теперь нет ни отряда, ни задержки противника! Нашим игрокам расстройство, а им воодушевление!
— Ну какое там расстройство! Подумаешь, в центральном круге пограничный отряд прошли! Эка невидаль!
— Да не только в отряде дело!
— А в чем же тогда?
— В чем, в чем! Когда немцы через центр такой армадой наступают, нужно всерьез остерегаться! Это вам не с поляками хороводы по лесам водить!
— Ну, немцы, ну и что? Бивали мы и немцев…
Выскользнул я тихонько в сени, зачерпнул ковш квасу. Теперь до глубокой ночи будут лясы точить, как играть да как не играть, хоть в главные тренеры каждого бери. Потом прежние игры вспоминать начнут, с поляками, с турками, с французами. Давнишние игры с немцами тоже припомнят. Так до полуночи и просидят. А что — зима, вечерами делать нечего, только что про игру рассусоливать. На то и игра.
Раньше, в доисторические времена, все иначе было. В школах тому не учат, но я из разговоров отца с дедом кое-что подслушал. Еще в книжки отцовы однажды заглянул, те, которые он в шкафчике под замком держит. Помню, замок оказался открытым, а отца полдня дома не было. Я тогда много странного вычитал, мне и сейчас все это непонятно. Получается, что древние народы в игру не играли и не с мячом к соседям ходили. А ходили для того, чтобы истреблять друг друга. Нарочно избить, не по случайности, не в борьбе за мяч или в давке у ворот. Целыми армиями по миллиону человек шли, только не мяч катили, а специальные орудия для убийств с собой несли. Шли — и всех живых на своем пути убивали, и противника, и, страшно сказать, мирных зрителей тоже. А кто больше убил, тот, значит, и победитель. Вот и допобеждались до того, что почти всех людей на земле поубивали. Но — не знаю, не верится мне в это. Как это можно нарочно людей убивать? Всюду ведь земля для пашни есть, реки, леса, луга. Хочешь — в городе селись, хочешь — в деревне. Тесно тебе, так отъедь от людей подальше и хутором живи. Чего бить-то друг дружку? Для куража, для интереса? А может, и для пропитания нечистого, каннибальского? Непонятно. Видно, другие люди раньше были, необузданные, дикие. Да и не люди вовсе, а звери, те самые, что от обезьян произошли. Они и других непотребств много делали, не только убийства. Чужое хватали без спроса, задарма заставляли на себя работать, лгали друг дружке, девок и баб без их согласия брали. Оттого в школах древней истории и не учат, нельзя, видно, этого малым детям, да и всем добрым людям знать. Только в Университете этому учат, да и то не всех, а только самых достойных. И не сразу, а через много лет трудов и послушания. Вот этого я и хочу. Знаний хочу, мудрости. А не блины с салом трескать да про игру с соседями лясы точить.
Остатки кваса в помойное ведро выплеснул. Вышел на улицу. Мороз, тишина, из избы свет желтыми квадратами на снег льется. Над головой звезды, целый океан. Вон Большая Медведица ковшом висит, вон Стрелец, Весы. Интересно, а звезды в древние времена те же самые были или тоже другие?
Завернул за угол, справил нужду. Еще немного постоял, вернулся в дом. Там уже накурено, хоть топор вешай.
— А мне на итальянцев смотреть неинтересно, — Яков Модестович кричит. — Запрутся на своей половине и сидят. Больше всех мне поляки нравятся!
— Верно… да… — вразнобой гудят.
Это точно. Украина — Польша — самая лучшая игра сейчас. То поляки всей своей шляхтой наскочат, хохлы от них врассыпную разбегаются. Ну, думаешь, сейчас точно гол забьют! Ан нет, месяца через два шляхты той и след простыл, а казачки уже сами мяч к Кракову подкатывают. Открытая игра, атакующая, на встречных курсах. Тридцать один процент зрительский рейтинг у них, первая игра в мире сейчас. Но и у нас с немцами серьезная каша вот-вот заварится.
Буду ложиться спать. Целый день на воздухе перед экраном провел, от этого в тепле сразу в сон клонит.
Завтра с утра сбрую будем с папашей чинить. Потом на мельницу съезжу, пару мешков пшеницы смолоть надо бы. Потом… потом будет день и будет дело…
Засыпаю, а перед глазами одно и то же: немцы, немцы, немцы. Кресты, форма их треклятая. Мяч, островерхими немецкими буквами опоганенный, по нашей земле катится…
2
