Морозова оскорбилась:
— Не очень люблю? То есть люблю, но не очень? Как ты смеешь говорить мне такие гадости?! Я люблю три вещи — кофе, мороженое и мартини. Даже тебя в этом списке нет. Остальные — за пушечный выстрел от слова «люблю». Харкевич — за световые годы от этого слова…
— Успокойся…
— А ты думай, когда говоришь…
— Я пытаюсь, детка, — Второй посерьёзнел. — Я же не просто так про Харкевича заговорил…
— Я знаю, что у тебя тоже ничего не бывает случайно.
— Послушай… Харкевич, он довольно хреновый коммерсант.
— Открыл Америку.
— Он болтун, бабник, и при случае он ворует деньги.
— Ну так давай убьём его.
— О, — Второй откинулся на спинку кресла. — Это ты сказала, не я.
4
Потом Второй говорил медленнее и тише, словно боялся, что его подслушивают, хотя подслушать он мог разве что сам себя.
— Харкевич — он здесь неспроста. Его мне навязали. Есть такой большой человек, он работает в правительстве и при этом имеет свой большой бизнес. У нас с ним были кое-какие отношения, но дело не в этом. Он меня попросил — пристрой племянника, дай ему какую-нибудь приличную работёнку Я пристроил племянника. Только я так понимаю, что Харкевича он не просто так сюда послал, а чтобы тот все вынюхивал и разведывал.
— У него мозгов на это не хватит, — сказала Морозова.
— Уже не хватило, иначе бы я его не засёк, — Второй махнул рукой в сторону стены из мониторов. — Но держать его и дальше внутри Фирмы нельзя. Его надо убирать, пока он не разнюхал что-то действительно важное. Большой Человек, его дядя, он спит и видит, как прибрать наш бизнес к своим рукам. Ему нужна информация. Мне нужен мёртвый Харкевич.
— Мы его убьём, — предположила Морозова. — А что ваш Большой Человек? Он разве не сообразит, в чём дело? Всё станет только хуже…
— А тут такая загогулина имеется, — со значением потряс указательным пальцем Второй. — Имеется некий ящик, который вы привезли от Левши…
— Черт, — сказала Морозова, потому что она боялась этого ящика.
— Вроде бы Левша довёл его до ума…
— Я даже и думать об этом не хочу.
— Напрасно. Вещь эта опасная…
— О! Ты это мне говоришь?!
— …но ценная. Хранить её у нас рискованно, а отбить кое-какие деньги на этом ящике можно.
— Во-первых, это бред, во-вторых, при чём здесь Харкевич?
— Объясняю. Представь, что мы решили продать этот ящик и устроили что-то типа аукциона.
Брови Морозовой слегка приподнялись, но из уважения к начальнику других проявлений большого сомнения она себе не позволила.
— Представь, что за публика соберётся на такой аукцион, — продолжил рисовать радужные перспективы Второй. — Это будут такие безбашенные уроды…
— Я представляю, — мрачно сказала Морозова.
— И представь, что продавцом ящика с нашей стороны будет Харкевич. Чем это всё кончится?
— Третьей мировой войной. Разве нет?
— Примерно. Лично мне кажется, что такой аукцион закончится каким-нибудь скандалом, неразберихой, мордобоем… И смерть Харкевича на этом празднике жизни будет вполне закономерной. Но это будет смерть не по нашей вине.
— Грандиозно, — сказала Морозова. — А обязательно все валить в одну кучу — и ящик, и Харкевича… Может, ящик продадим отдельно, и Харкевича — тоже отдельно?..
— У нас есть две проблемы, которые требуют быстрого решения, — назидательно произнёс Второй. — Ящик и Харкевич. Я не вижу причины, по которой обе проблемы не могут быть решены одновременно.
— Я вижу. Мы хотим продать ящик и устроить во время продажи какую-то заварушку. Заварушка с убийством — не лучшая обстановка для торговли. Особенно когда торгуют такой хреновиной, как эта.
— Ну вообще-то… Вообще-то… Где-то ты даже и права, детка.
— Я знаю. Ещё я знаю, что контролировать сборище «безбашенных уродов» будет практически невозможно, поэтому совместить одно с другим, убийство с аукционом…
— Тогда подстрахуйся. Убери Харкевича во время аукциона или после аукциона, а потом свали все на кого-нибудь из покупателей. Мол, остались недовольны аукционом и отыгрались на Аркадии.
— Если я все правильно понимаю и дядя Харкевича — действительно большой человек, то ему будет мало наших устных объяснений. Он будет проверять наши слова, он потребует найти убийцу…
— И опять ты права, детка… Он действительно захочет получить убийцу племянника… Ну так дай ему этого убийцу. Какого-нибудь… Какого-нибудь ненужного тебе человека. Будто бы он убил Харкевича, а мы убили его.
— Ненужного человека?
— Ну да, что, никогда не видела ненужного человека? Да их по Москве толпы бродят. Бери любого… Вот, кстати — ты рассказывала, что Харкевич взял к себе какого-то молодого парня.
— Было дело, — кивнула Морозова. — Он ещё стервой меня обозвал.
— Тогда тем более!
— Что — тем более?
— Тем более тебе не нужен этот молодой парень, который обозвал тебя стервой. Зачем он тебе? Он тебе нравится? Он какой-то необыкновенный?
— Он обычный.
— Какие-то особые таланты?
— Со временем, может, что-то из него и получится. Пока он умеет только врать и убивать.
— Пусть он убьёт Харкевича. А ты потом убьёшь его. Это будет логично.
— Где это тут пахнет логикой?
— Парень знал Харкевича, они вместе работали, возник конфликт… Из-за денег или из-за девок… И парень сгоряча пришил Харкевича. Я ведь уверен, — вкрадчиво произнёс Второй. — Ты взяла этого парня, обычного болвана с улицы, который мало что умеет и плохо соображает, именно для этого: чтобы подставить его, когда это понадобится. Считай, что такой момент наступил.
Морозова посмотрела на бутылку мартини и подумала: «А как все хорошо сегодня начиналось…»
— И запомни, детка…
— Ну что ещё?
— Это приказ.
Глава 28
Бондарев: вниз по лестнице
1
— То есть всё хорошо? — спросил Алексей. Дюк с задумчивым видом почесал переносицу и произнёс:
— Вообще-то не совсем… Хотя ладно, неважно.
Дюк так ничего и не сказал Алексею. Ни в их первую встречу в только что снятой пустой квартире, ни во вторую, ни в третью. С одной стороны, это было правильно, потому что нельзя дёргать человека, работающего «под прикрытием», посторонними делами. С другой стороны, это были совсем не посторонние дела. Это были такие дела, о которых Алексей рано или поздно, но узнал бы, и тогда…
Тогда Дюку лучше будет держаться от Алексея подальше. Он сел за руль «Ауди» и задумался. Ему было о чём задуматься, потому что в последние месяцы дела шли не очень гладко. Для Дюка это было особенно чувствительно, потому что в предыдущие пять-шесть лет он был невероятным везунчиком, и Директор ехидно именовал его Нечистой Силой, грозясь освятить свой кабинет. Но после Праги всё пошло не так, и