— Что-то случилось с Марком, так?
— Случилось, — кивнул я. — Он оказался предателем.
— Что ты несешь?! — Боб изменился в лице.
— Он был одним из организаторов налета на «Европу-Инвест». Он был здесь раньше, сделал дело и улетел в Москву. А потом приехал вместе с вами и пытался запутать расследование. И пытался убрать свидетеля, которого не смог убить при ограблении.
— Какого свидетеля? — Боб прищурился, всматриваясь в стекла «Ягуара». — Кто там в машине?
— Сидоров, — сказал я. — Марк с его помощью провернул ограбление, а когда деньги были взяты, он выстрелил Сидорову в живот, выбросил из машины. Но что-то помешало ему тогда добить Сидорова... И он попытался сделать это сегодня.
— И что случилось? — Боб явно нервничал, ел меня глазами, переступал с ноги на ногу, то отходя назад к джипу, то приближаясь вплотную ко мне. — Что с Марком?
— Анна его застрелила.
— Что?! — Боб схватил меня за плечи и затряс, словно спелую яблоню. — Что ты несешь, кретин?!
— Убери руки, — попросил я. Боб отдернул кисти, будто получив разряд электрического тока, потом посмотрел мне в глаза и прошептал:
— Я не верю. Я тебе не верю.
— Там, в машине, сидит Сидоров, — сказал я. — Пошли, он все тебе подтвердит. А минут через пятнадцать и Анна появится, все тебе расскажет сама...
Не дожидаясь, когда Боб откликнется на мое предложение, я повернулся и зашагал к «Ягуару». Шел и считал шаги. Шел и вслушивался в звуки за спиной.
Один раз мне послышался шорох, и я сжал рукоятку «люгера» в кармане плаща. И шел, шел... Это длилось годами.
Пять шагов до «Ягуара». Череп с левой стороны раскалывается от боли.
Четыре шага. Что там делает этот чертов Боб? Почему он не идет за мной? Или он, как индеец, движется бесшумно? Или аки ангел парит над землей?
Три шага. Пот заливает мне глаза. То ли от страха, то ли от усталости. А может, наступило внезапное потепление? Бабье лето номер два?
Два шага. Я вижу лицо Сидорова, прильнувшее к стеклу. Он таращится на меня.
Шаг. Я смотрю в стекло, пытаюсь увидеть отражение того, что происходит за моей спиной. Но ничего не могу разобрать. И тут я совершенно отчетливо слышу металлический щелчок...
И поворачиваюсь, вырывая «люгер» из кармана...
— Все, Костя, можешь повернуться! — кричит Анна. Я поворачиваюсь и вижу, как она выходит из-за джипа. Ее пистолет больше не направлен на Боба.
Тот размахивает руками и вопит:
— Что это вы тут устроили?! Что за спектакль?! Он мне наговорил какую-то чушь про Марка...
— Это не чушь, — отвечает Анна. — Это совсем не чушь. Я бы даже сказала, что это правда... Костя! — Она удивленно смотрит на меня. — Все в порядке, что ты...
А я не опускаю «люгер», хотя не могу точно поймать на прицел Боба. Звук металлического щелчка не дает мне покоя.
— Костя. — Анна шагает ко мне, потом переходит на быстрый шаг. — Все нормально...
— Ничего себе нормально! — Боб воздевает руки к небу. — Я думал, он собирается меня пристрелить! Я думал, это ловушка!
Я криво усмехаюсь: сам-то я думал точно так же про него. Но этот щелчок...
— Я слышал... — говорю я подбежавшей Анне.
— Это я сняла пистолет со взвода, — отвечает она.
— Ах вот оно что... — бормочу я.
Напряжение уходит. Стальной стержень, поддерживающий меня в вертикальном положении, растворяется где-то внутри моего тела... Я становлюсь бесформенным куском студня и расползаюсь по блеклой траве...
Аккуратно кладу щеку на холодную землю. И засыпаю.
Глава 8
Я проснулся так, как выныривают купальщики из глубины темного холодного озера — торопливо, судорожно, стремительно, стараясь как можно быстрее глотнуть легкими воздух.
Тело вздрогнуло, согнулось в поясе, и я ощутил легкую тошноту в сочетании с головной болью словно после долгой и добросовестной пьянки.
— Добрый вечер, — сказал Боб. Это прозвучало приглушенно, как будто в ушах у меня торчали ватные затычки. Я неуверенно поднял ладони и хлопнул себя по щекам. Это оказалось больно. Как и должно было быть. Стало понятно, что я проснулся.
Только эта тяжесть в голове... Я поднял руки еще выше, ощупал череп. Какой-то он был не такой.
— Вы что, пришили мне чужую голову, пока я спал? — хмуро поинтересовался я у Боба. Тот оторвался от рассматривания картинок в журнале «Космополитэн» и продекламировал:
— Голова повязана, кровь на рукаве. След кровавый стелется по сырой траве.
— Туго замотали, медики хреновы, — пожаловался я.
— Чтобы не развалилась.
Я еще немного поворчал, а потом стал осторожно сползать со своего ложа, которое было составлено из двух древних кухонных столов разной высоты. Из-за этого у меня теперь болела спина.
Разминая руками поясницу и переступая черепашьими шагами по полу, я осматривался. Место, в котором находились я, Боб и прикорнувший в углу на разодранном матрасе Сидоров, напоминало деревенский сарай. Бревенчатые стены, высокий потолок, каких не встретишь в городских квартирах. И запах: пахло довольно противно, но не так, как пахнет в «хрущевках» или в многоэтажных панельных домах. Это был очень своеобразный плохой запах. Сырое дерево, затхлость и гниль. Боб листал глянцевые страницы журнала и морщился. То ли от запаха, те ли от содержания журнала.
— Куда это нас занесло? — спросил я, подойдя поближе к Бобу и привалившись к стене для удобства.
— Нас заносит все дальше и дальше, — пробормотал он, не отрывая глаз от фотографий Наоми Кэмпбелл. На меня он смотреть не хотел. Конечно, у Наоми фигурка получше. Да и бледный я какой-то стал в последнее время.
— Анна? — задал я следующий вопрос.
— По делу, — был ответ.
— А мы что тут делаем?
— Ждали, пока ты очухаешься.
— Ну, так дождались, — обрадовал я Боба, и он все-таки отложил журнал.
— Что ты предлагаешь? — осведомился он.
— Даже не знаю... — сказал я, и это было правдой. В голове стоял какой-то туман, в котором очень успешно спрятались все мысли. Я понимал, что это неправильно — сидеть в сарае. Но почему это неправильно, я вряд ли бы смог объяснить.
Боб скептически посмотрел на мое лицо и снова углубился в чтение.
А я сполз по стене на пол и закрыл глаза.
— Сортир на улице, — услышал я в наступившей темноте бурчание Боба. — Какой кретин его строил?! Руки бы оторвать... Такие щели в стенах...
— Боишься, что будут подглядывать?
— Дует, — коротко ответил Боб. — Здесь задохнуться можно, а на улице — ураган какой-то. И вообще: нет в жизни счастья.
Может быть, он говорил еще что-то, но я уже не слышал. Я заснул и проснулся уже перед накрытым столом. Даже перед двумя. Я сидел на фанерном ящике, а передо мной стояли два стола, те, что служили раньше мне постелью. Теперь они были покрыты старой газетой и богато сервированы. Под стать окружающей обстановке. Буханка черного хлеба, палка салями, две полуторалитровые бутылки минеральной воды, две банки килек в томате, три плитки шоколада и россыпь красных венгерских яблок.
