увидят. Он сидел на огромной лошади, в которой я моментально узнал чудовище, оставляющее гигантские следы, по которым я следовал до перевала. Этот человек был таким существом, возле которого могучий калкар чувствовал себя карликом.
Внезапно я понял, что это гигантский Рабан, которого я считал выдуманным Саку. На коне Рабана сидела и Бетельда. На мгновение я был так поражен размерами Рабана, что забыл, зачем я здесь, но только на мгновение. Я не мог позволить себе стрелять в гиганта из страха попасть в Бетельду, но я прицелился и быстро застрелил человека перед ним и за ним.
Теперь калкары кружили в поисках врага, представляя из себя отличные мишени; я знал, что так и будет. Клянусь кровью предков! Нет большего развлечения, чем подобная война. Сражаясь с калкарами, мы были вынуждены применять тактику направленную на то, чтобы заставить врага запаниковать, и понемногу уничтожали его. Постоянно обходя его на флангах, не давая ему покоя, отрезая подкрепления от основных сил и уничтожая их, налетая внезапно на отдельные группы, захватывая территорию перед ним и устраивая битву с каждым человеком, которого встречали на дорогах, мы гнали врагов две тысячи миль через весь мир к их последней стоянке у моря.
Когда калкары сгрудились в каньоне, я стал посылать в них стрелу за стрелой, но никак не представлялась возможность сделать прицельный выстрел в гиганта-Рабана, потому что он постоянно держал Бетельду в качестве щита после того, как определил мое местонахождение, видимо, решив, — и правильно, — что из-за нее я атаковал их группу. Он ревел как бык и погонял своих людей в атаку на меня. Некоторые из них попытались это сделать, без большого желания, лишь из страха перед своим повелителем — этот страх, должно быть, был больше, чем страх перед неведомым врагом впереди; но те, кто начал атаку, не смогли зайти далеко, они убедились, что с тяжелым луком я могу посылать стрелы сквозь их железные панцири, словно те были из шерсти.
Рабан, видя что битва складывается не в его пользу, внезапно пришпорил своего коня и поскакал вдоль каньона, увозя Бетельду с собой, пока его оставшиеся люди прикрывали его отступление.
Это меня совсем не устраивало. Меня совсем не интересовали калкары, которых он оставил, а лишь он и его пленница, поэтому я помчался к Красной Молнии и вскочил на него. Приблизившись к дну каньона я увидел, что калкары движутся вслед за Рабаном. Их осталось шестеро, и они растянулись вдоль дороги.
На скаку они оглядывались назад, в моем направлении, словно ожидали увидеть огромное количество воинов, бросившихся за ними в погоню. Но когда они увидели меня, то не повернули, чтобы сразиться со мной, а продолжали двигаться за Рабаном.
Я повесил лук на кожаный ремень у седла и достал еще несколько стрел, пока Красная Молния догонял их. Теперь я готовил копье. Затем прошептал несколько слов в ухо коня, выставил вперед копье и сжался в седле, пока умное животное мчалось в погоню.
Последний из калкаров в отступающей колонне, чтобы не быть проткнутым копьем в спину, повернул свою лошадь, достал копье и принялся ждать меня посреди дороги. Это была его ошибкой.
Ни один человек не может справиться с нападающим копейщиком, находясь на стоящей лошади, потому что не успеет увернуться от копья врага или отступить, если удача отвернется от него. Но калкар сидел неподвижно на своей тупой, плохо подготовленной лошади.
И я без труда пронзил его, налетев на полном скаку, и мое тяжелое копье прошло сквозь него, пригвоздив его к крупу лошади. Древко копья сломалось. Я отбросил бесполезный обломок древка и, пришпорив Красную Молнию, повернул к поверженному врагу.
Я видел, что ближайший калкар остановился, чтобы выяснить, как развивается битва. Увидев, что его приятель упал мертвым, а я — без копья, он помчался на меня. Вероятно, он хотел застигнуть меня врасплох, когда Красная Молния нес меня по направлению к павшему врагу. Но калкару нужно было дважды подумать, прежде чем совершать подобное. Когда я проезжал мимо мертвого калкара, я низко нагнулся из седла и подхватил его копье, валявшееся в пыли, а затем, не снижая скорости, развернулся, чтобы встретить глупца, скачущего во весь опор навстречу своей судьбе.
Мы встретились на огромной скорости, и когда мы сблизились, я понял тактику, которую новый противник собирался применить, чтобы уничтожить меня. Он пытался использовать прием, который, казалось, никогда не мог зародиться в этом низколобом создании. Он направил свою лошадь прямо перед Красной Молнией в надежде встретиться со мной и перевернуть моего коня, что было вполне возможно из-за разности в весе. И он наверняка победил, бы встреться мы лоб в лоб, но все вышло по-другому.
Мои поводья лежали на шее Красной Молнии. Легким толчком левого колена я послал своего жеребца направо и перебросил копье в левую руку, и когда мы встретились, калкар был беспомощен, потому что не ожидал моей атаки слева, а его тяжелая лошадь не могла сравниться проворством с Красной Молнией. Поэтому я достиг цели и избавил человека от страданий — страданий быть таким примитивным существом, как калкар.
Мое копье вошло ему в горло, но я не собирался ломать второе копье, потому что увидел скачущих ко мне двоих новых врагов. Сделанное из твердого дерева оружие прошло через плоть, и этот тип рухнул на спину в дорожную пыль.
Между мной и гигантом, уже потерявшимся из виду и уносящим Бетельду прочь, находящимся где-то ниже в каньоне, было всего четыре калкара. Я не знал, какая судьба ее ждет и куда ее увозят. Четверка растянулась по дороге в нерешительности, следовать ли за Рабаном или подождать и попытаться справиться со мной. Видимо, они надеялись, что я пойму ничтожность своих усилий против их превосходящего числа, но когда они увидели, что я опустил копье и направился к ближайшему из них, они, наверное, поняли, что меня так не остановишь, и я должен быть побежден и уничтожен.
К счастью для меня их разделяло некоторое расстояние, и мне не пришлось сражаться со всеми одновременно. Ближайший, поощренный криком приближающегося приятеля, выхватил копье и проехал полдороги навстречу мне, но, думаю, большая часть его энтузиазма была потеряна, когда он подумал о судьбе, постигшей тех, которые пытались использовать свои куцые знания против меня; кроме того, он явно не горел желанием атаковать, потому что, скорее, напоминал глупый бессмысленный булыжник, катящийся с горы, чем нормальное существо с нервами и мозгом, направляемое патриотизмом и честью.
Бедный глупец! Через мгновение мир стал немного лучше, потому что в нем стало на одного калкара меньше, но это стоило мне еще одного копья и колотой раны на предплечье, и оставило меня против троих приятелей, которые находились так близко, что не было времени поднять копье, выпавшее из безжизненных пальцев врага.
Оставалось надеяться только на меч. Выхватив его, я встретил следующего врага только клинком против его длинного копья; но я отбил острие, парировал выпад и, когда калкар приблизился, разрубил его от плеча до центра груди.
Это все произошло, казалось, в одно мгновение, но оставшиеся двое тут же налетели на меня. Я вовремя отклонился, чтобы уйти от копья переднего, но тут ужасный удар в голову свалил меня, и это последнее, что я помню из происходящего.
Когда я снова открыл глаза, я ехал на лошади, привязанный к седлу, лежа на животе. Перед моим ограниченным взором все время была пыль дороги и четыре монотонно двигающихся серых лохматых ноги. Значит, я был не на Красной Молнии.
Я только-только пришел в сознание, когда лошадь, везущая меня остановилась, и два сняли с меня веревки. Развязав узлы, они бесцеремонно сбросили меня на землю, а когда я встал, они, казалось, были удивлены, что я в сознании.
— Грязный янк! — воскликнул один из них и ударил меня по лицу открытой рукой.
Его приятель перехватил его руку.
— Успокойся, Тав, — сказал он. — Он отлично сражался против такого количества. — Человек, говоривший эти слова, был моего роста и вполне мог сойти за чистокровного янка, хотя в то время я думал, что он был полукровкой.
Второй выказал свое раздражение.
— Грязный янк, — повторил он. — Держи его здесь, Оконнор, пока я найду Рабана и узнаю, что делать с этим. — Он повернулся и оставил нас вдвоем.
Мы стояли у подножия низкого холма, вокруг которого росли огромные старые деревья, и я
