самый Кожухов убит… Может быть, завещание?
— Что? — Я почувствовал, как моя интуиция, обычно благополучно спящая триста шестьдесят четыре с половиной дня в году, мгновенно пробудилась, отреагировав на это слово. Завещание? Какое еще завещание?
— Перед тем как переезжать в Москву, Олег составил свое завещание.
Лернер ему в этом помогал. Я удивлялась, зачем это нужно, а Олег полушутя-полусерьезно говорил, что Москва опасный город и что там нужно держать свои дела в порядке, то есть быть готовым к смерти в любой момент.
Говорил, что старше меня, поэтому ему пора уже задумываться о таких вещах…
И он составил завещание.
— Вы читали его?
— Нет, не читала, — растерянно произнесла Евгения. — Я не думала, что это нужно делать. Впрочем, это можно сделать хоть сейчас. Завещание лежит в верхнем ящике стола Олега. Принести?
— Несите, — кивнул я. — Хотя все это довольно странно: человек переезжает в Москву, а завещание составляет с юристом, живущим в другом городе. И звонит этому юристу в тот день, когда чувствует нависшую над собой опасность… Зачем? Посоветоваться? Внести изменения в завещание? — Кстати, у вас, то есть в столе у Олега — единственный экземпляр завещания?
— Кажется, у Лернера тоже был экземпляр. Олег как-то пытался мне объяснить, почему нужно держать завещание в другом городе… Но я ничего не поняла. Так я принесу завещание?
— Я утвердительно кивнул, и Евгения скрылась в глубине квартиры.
Некоторое время не доносилось ни единого звука — очевидно, кабинет Олега Петровича находился на дальнем конце этой огромной квартиры. На ее окраине.
Потом я уловил слабый, еле слышный голос Евгении. Я пошел на голос и, к счастью, не заблудился. Она сидела на полу в окружении разбросанных бумаг.
Это напомнило мне картину в квартире Леонова. И сходство оказалось куда более серьезным, нежели просто внешнее.
— Я не могу его найти, — удивленно сказала Евгения. — Оно куда-то пропало.
— Вы уверены, что оно было здесь?
— Конечно! Олег мне сам много раз напоминал, что завещание здесь, в ящике стола, в такой кожаной папке, закрытой на замок.
— На замок? А ключи у вас?
— Нет, ключи были у него.
— Чтобы вы не могли прочитать завещание до его смерти, да?
— Я и вообще не слишком любопытна…
— Но завещание пропало. А кроме завещания? Другие ценные вещи?
— Вы думаете — кража? — всполошилась Евгения. — Но я бы заметила!
— Вы уходили сегодня из дома?
— Я была утром в супермаркете… Это полчаса, не более. К тому же квартира стоит на охране, внизу, вы сами видели, консьержка, она не пускает посторонних…
— Тем не менее завещания нет, — констатировал я. — Тогда звоните Лернеру. Говорите, что муж исчез, что вы хотите знать, о чем они разговаривали позавчера… И спросите о завещании — где оно и что с ним.
— Понятно. — Евгения взяла себя в руки, а потом взяла в те же руки телефонную трубку. Я не стал проявлять деликатность и выходить из комнаты.
Какая уж тут к черту деликатность. Разговор продолжался около пяти минут.
Евгения закрыла крышку, бросила трубку на диван рядом с собой и развела руками:
— Он сказал, что совершенно не представляет, что могло случиться с Олегом. Сказал, что Олег звонил просто так, справиться о здоровье… И что завещания у него нет. Посоветовал обратиться в милицию.
— Сначала я обращусь в милицию, — сказал я. Лернер врал, и это было ясно как Божий день. С ним надо было что-то делать. Что именно — я не знал.
И сделал самое простое, что пришло мне в голову. Я позвонил в город, Гарика на работе не оказалось, он отлеживался дома.
— Ни сна ни отдыха измученной душе, — отреагировал он на мой звонок.
— Тебе же ляжку прострелили, а не душу. Так что не преувеличивай.
Ладно, мне нужно от тебя вот что: немедленно распорядись, чтобы нотариус Лернер Александр Исакович был задержан и изолирован.
— Вот почему так происходит — стоит человеку попасть в Москву, так он сразу начинает отдавать приказы в провинцию? — философски заметил Гарик. — Ты в своем уме? Кто такой Лернер? За что его задерживать? С какой стати?
— Это нотариус, я же тебе сказал, его нужно поместить в камеру и не давать ни с кем видеться. До моего приезда.
— Мания величия у тебя прогрессирует, — скорбно произнес Гарик. — Придумай хотя бы повод для задержания. Переход улицы на красный свет? И вообще, задержание ограничивается несколькими часами, потом я его выпущу.
Если не будет предъявлено обвинений, достаточных для ареста. Они у тебя есть?
— Их у меня нет, но мне нужно, чтобы Лернер сидел под замком. Вот что… А если ты получил информацию, что жизни Лернера угрожает опасность?
Что ты будешь делать?
— Она ему действительно угрожает или…
— Какая тебе разница! Что ты будешь делать в таком случае?
— Дам охрану. Помещу в охраняемое помещение.
— Вот и помести! В следственный изолятор, в отдельную камеру со всеми удобствами.
— Он юрист, — напомнил Гарик. — Он выйдет и подаст на меня в суд.
— Ему такое и в голову не придет, — возразил я.
— Ты меня подставляешь, — вздохнул Гарик. — В который раз.
— И ты снова мне поможешь, — решительно заявил я. — Только не тяни, Лернер должен сесть сегодня же! В ближайшие часы!
— Успокойся, истребитель нотариусов. Кстати, я выяснил насчет доходов Булгарина, как ты просил… В позапрошлом году он платил налог с одного торгового киоска, где продавались сигареты и презервативы. Его личный доход составил за год что-то около двадцати семи тысяч новых рублей. Тот еще воротила. Не слышу горячих благодарностей.
— Ну, я выяснил примерно то же самое. Не с такой точностью, но картина мне понятна…
— Картина ему понятна! — протянул Гарик. — Свинья ты неблагодарная! Я заставил всю районную налоговую инспекцию рыться в архиве, а ты — я уже выяснил… А ты выяснил, какого черта за тобой ФСБ бегает?
— Опять?
— Они сегодня приходили ко мне и допытывались, где ты можешь быть.
Генрих жаловался, что и к нему приходила делегация из этого ведомства. За твоим домом они наблюдают. И возле гостиницы крутятся. В чем дело, не говорят. Но морды у них при этом очень серьезные.
— Видел бы ты мою морду сейчас! Она еще серьезнее…
— Да, ты пораскинь мозгами, стоит ли тебе в ближайшее время возвращаться, если тебя ловят как американского шпиона. Лернер может тебя не дождаться.
— Я приеду, — пообещал я. — Максимум двое суток, и я приеду. У меня масса дел в Городе. Самых разнообразных.
Это было действительно так: дел меня ждало немало, однако не все еще было сделано в Москве. Покинув квартиру Булгариных, я пробежался под холодным дождем до троллейбусной остановки и укрылся там под стеклянным козырьком. Лужи пошли пузырями, и все небо до горизонта было мрачно-серого цвета. Настроение соответствовало цвету неба. Я не думал, что все случится так быстро, но
