В центр сооружения можно было попасть по трем широким проходам, находившимся под прямым углом друг к другу. Мы шли по среднему проходу.
Булгарин настороженно вертел головой по сторонам, рискуя споткнуться и полететь наземь.
— Что за темень, — недовольно бурчал он.
— Сейчас будет светлее, — пообещал я. Тут я не соврал. Над ареной перекрытий не было, и четверо мужчин стояли под темно-серым утренним небом, поеживаясь от холода. Двое курили, и один из курящих носил фамилию Семенов.
— Это еще кто? — Булгарин встал как вкопанный, едва мы вышли из коридора на открытое место. — Кто это такие?
— Сейчас узнаешь, — пообещал я. — Сейчас ты все узнаешь.
— Продал меня, да? — прошипел Булгарин, выставляя вперед чемодан и прикрывая им живот как щитом. — Не продешевил, нет? Он бурчал еще что-то такое же злобное, а я подумал, что мы стоим на арене, а на арене должны быть опилки. А опилки почему-то ассоциировались у меня с какой-то песней Высоцкого, где были слова «…но в опилки он пролил досаду и кровь». Не самая подходящая ассоциация.
— Константин Сергеевич, — это был первый. Сегодня он был подчеркнуто вежлив и корректен. Не спешил заехать мне ногой в морду. То ли присутствие Николая Николаевича его сдерживало, то ли «ТТ» в моей руке. — Константин Сергеевич, мы готовы дать вам гарантию безопасности, если вы передадите нам интересующие нас документы… А это еще кто? — уставился он на Булгарина.
— Я знаю, кто это такой.
Невысокий человек в темно-зеленом плаще и темных очках неторопливо шагнул к первому. Уж не знаю, зачем Николаю Николаевичу были нужны в такой темноте солнцезащитные очки… Хотя, я слышал, что умельцы из ФСБ могут нашпиговать в очки едва ли не компьютерную систему. Надеюсь, что у него все-таки не были вмонтированы в оправу крупнокалиберные пулеметы. Он же не Джеймс Бонд.
— Я знаю, кто это такой. Здравствуйте, Олег Петрович, — ровно и бесстрастно произнес Яковлев. — Давно не виделись. Когда он говорил это, его лицо оставалось совершенно неподвижным, что напоминало чревовещательские фокусы. Но все оказалось гораздо проще, когда Николай Николаевич подошел поближе — его щеки и подбородок оказались изуродованы страшными шрамами, что вызвало, наверное, повреждение мышц лица.
— Здравствуйте, — упавшим голосом ответил Булгарин. И тяжело вздохнул.
Он напоминал в этот момент напроказившего школьника, неожиданно наскочившего на строгого директора. Чемодан лишь усиливал сходство.
— Живой писатель — это вы? — спросил Яковлев.
— Что? — не понял Булгарин, но на всякий случай отступил назад.
— Он, — подтвердил я и вытащил из-за пазухи зеленую папку. — А вот его произведение. Хотите ознакомиться?
— Я полагаю, что вы затем ее сюда и принесли, Константин Сергеевич, — сказал Яковлев. — А в вас, Олег Петрович, я сильно разочаровался.
Булгарин скривился, как от боли, и еще сильнее прижал чемодан к животу, словно это могло его каким- то образом спасти.
— Итак, сделка? — предложил я. — Вот вам живой писатель вместе со своим произведением. Единственный экземпляр, между прочим. Передаю вам в пользование, как и то, что я забрал в квартире Леонова. Вы оставляете меня в покое.
— Хорошая сделка, — кивнул Яковлев.
— Продал меня, сволочь, — с болью в голосе сказал Булгарин и как-то странно скрючился.
— Папка, — я не обратил внимания на его стенания и протянул булгаринское завещание Яковлеву. Тот кивнул, взял папку, раскрыл ее и пролистал. Одобрительно кивнул мне. Неодобрительно взглянул на Булгарина.
Первый все это время щелкал зажигалкой над папкой с булгаринскими бумагами, и я понял, что никаких приборов ночного видения в очках Николая Николаевича нет и что это обычный выпендреж. Пожалуй, с этого момента я перестал его бояться.
— Хорошо, — сказал Яковлев, передавая папку первому, тот, в свою очередь, отдал ее Семенову. — Теперь бумаги из леоновской квартиры.
— Сейчас, — я вытащил из кармана плаща коробки с картриджами. Яковлев протянул за ними руку, но я медлил. — Николай Николаевич, я полагаю, что с этим писателем вы разберетесь со всей строгостью? — Я кивнул в сторону Булгарина. Яковлев молча кивнул…
— Так же, как разобрались со Стасом Калягиным и его женой?
Первый нахмурился, Семенов шагнул вперед и положил руку за полу куртки.
Яковлев не пошевелился. Спокойно и уверенно он сказал:
— Это просто клевета.
Я не имею к этому никакого отношения. Я знаю, как вы объясняете эти происшествия, но на самом деле смерти Калягина, Леонова и Кожухова — вовсе не моих рук дело. И я понятия не имел, что Олег Петрович составляет такие документы, пока вы не сказали об этом моим людям.
— А как насчет Юры Леонова?
Тут Яковлев помедлил, пожевал губами, но тем не менее произнес:
— Самоубийство, — и добавил уже более решительно. — Давайте сюда ваши коробки.
Семенов резко выдернул из-под полы куртки пистолет. Я вскинул свой и предупредил:
— Не надо обострять обстановку!
— Коробки, — повторил Яковлев.
— Держите. — Я бросил их на землю к ногам Николая Николаевича. Это было невежливо, но мне надоело быть вежливым. Первый быстро нагнулся и взял картриджи в руки.
— Вот так, — удовлетворенно произнес Яковлев. — Все можно решить миром…
— И если мне не дадут миром отсюда уйти, я кое-кому разнесу башку! — внезапно завопил Булгарин. Левой рукой он прижимал к телу чемодан, а вот в правой у него теперь был зажат девятимиллиметровый «вальтер». Откуда он его вытащил — черт знает. Но он вытащил этот «вальтер» и теперь целился в Николая Николаевича, однако при этом то и дело зверски косился на меня, тем самым намекая, что Яковлев не единственный человек здесь, кому Олег Петрович с удовольствием разнес бы башку. Далеко не единственный.
На Николая Николаевича произошедшее не произвело особого впечатления.
Он так и стоял — неподвижно, заложив руки за спину и чуть укоризненно глядя на Булгарина, который в это время целился ему в грудь. Я же обратил внимание на то, что Семенов развернул пистолет от меня на Булгарина. Это не могло не радовать.
— Олег Петрович, — как бы между прочим поинтересовался Яковлев. — А что это у вас в чемодане, который вы так страстно прижимаете к своему телу?
Может, еще три тома воспоминаний, с которыми вы решили рвануть за границу?
— Там сто пятьдесят тысяч долларов и пять пар белья, — ответил я, прежде чем Булгарин открыл рот. Судя по тому, как дернулся Олег Петрович после произнесения этой фразы, я переместился в списке кандидатов на тот свет на второе место. После Николая Николаевича.
— Пусть вас не беспокоят мои деньги! — ехидно выкрикнул Булгарин, медленно отступая к проходу, через который мы вошли внутрь цирка.
— Деньги меня всегда беспокоят. Особенно чужие, — сказал кто-то, и Булгарин внезапно прекратил свое отступление к спасательному выходу, замер и стал плавно опускать пистолет.
— Так-то оно лучше, — произнес мистер Горский, подталкивая Булгарина вперед. Я не видел, что именно Горский упер в спину Олегу Петровичу, но, учитывая габариты абрамовского телохранителя, это, по-видимому, было нечто основательное.
— Становится людно, — заметил Яковлев, всматриваясь в сумрак, откуда вышел Горский. — Больше там никого нет? А то выходите уж все сразу…
— Ты один? — спросил я Горского.
— По-моему, меня и одного тут будет достаточно, — самодовольно заявил Горский.
