кусок двора — там как-то неуклюже громоздилась, другого слова он не мог подобрать, нелепая зеленая песочница. И бредовая мысль посетила его в тот миг: неспроста Раплет всучил ему эту авторучку… но зачем?!.. И он оторопело посмотрел на Раплета, попрежнему выглядывающего из-за угла.
— Что ты на меня так смотришь? — услыхал он его глухой покашливающий голос. — Я тебе, дорогой, что-то должен? Кажется, я с тобой рассчитался сполна — или — нет?
— Да, конечно. Просто чушь какая-то в голову лезет… — Владик встряхнул головой.
— Давай вымету, — усмехнулся Раплет. — За мной это не заржавеет, сам знаешь. — И он поднял метлу наизготовку.
— Вымети, Раплет, пожалуйста, вымети, — запрыгала по асфальту Наташа, к этому времени уже совершенно проснувшаяся и готовая играть в эту и в любую другую игру, только бы подольше не идти в детский сад. — Я хочу очень посмотреть, это будет смешно, правда же, Владик?
— Ну раз дэвочка просит…
Для начала Раплет перевернул метлу снизу вверх и три раза стукнул об асфальт палкой. Метла, точнее, все ее прутики, вспыхнули на утреннем солнце радужным стрекозиным крылом. И, словно бы на зов, из парадной выбежал черный, как уголь, полуголый Кеворка в красных шароварах и босиком.
— Кто меня звал? — закричал он пронзительно, как свисток, и промчался мимо Раплета, окатив его, Наташу и Владика грязной водой из лужи, с которой Раплет собирался сразиться.
Раплет от неожиданности охнул, заскрипел, не хуже старых дверей в любой из парадных того дома, который обслуживал, и с метлой под мышкой потащился прочь.
Вадик с Наташей стали отряхиваться от воды и услыхали женский крик.
— Куда босиком — стекла кругом? Сандали надень, горе ты мое любимое!
За Кеворкой бежала его мать, толстая Клауша.
— Раплет, ты меня звал? — закричал удалявшемуся дворнику в спину Кеворка, пойманный Клаушей в крепкие материнские объятия. На ходу она уже успела его обуть и надеть ему голубую рубашку. — Зачем звал?
— Не приставай к дворнику — что за глупая привычка? Видишь, человек занят, тоже куда-то спешит — ему не до тебя. А вот я из-за тебя, озорника, вечно на работу опаздываю, — Клауша потянула Кеворку за собой, а он изо всех сил упирался, кричал вдогонку Раплету — звал или не звал?!
И всех нас, остановившихся детей, тоже тянули за собой матери, потому что у всех у нас были матери, боявшиеся опоздать на работу.
— Быстрее! — кричали они. — Опаздываем!
И только Наташу тянул за собой Владик. Больше провожать ее в детский сад было некому: их родители прошлой зимой попали в аварию — в машину отца врезался на скользкой дороге встречный грузовик.
СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ
По утрам Раплет казался нам очень молодым, а к вечеру он выглядел совсем дряхлым: спина у него горбилась, ноги разъезжались в разные стороны, метла валилась из рук.
— Почему ты всегда такой старый к вечеру, дяденька Раплет? — привязался к нему как-то раз Аленька. Он был вообще ужасно приставучий.
— У меня такой завод, — отвечал ему дворник потупясь.
Он становился особенно мрачным почему-то к вечеру.
— Какой-такой завод? — теперь удивилась Наташа. А стоит Наташе начать удивляться, ее потом нипочем не остановишь. — Разве дворники на заводах работают? Они же — только на домах. Мне мой брат Владик так говорил. Он все знает. Он уже взрослый.
— Да Раплет все врет! — закричал на весь двор Аленька.
Ко всему прочему, Аленька был у нас еще и первый скандалист и заводила, то есть — самый главный. И потому вслед за ним мы хором принялись кричать, что Раплет все врет.
— Тссс! Замолчите, глупые вы дети. Я вам правду сказал, — Раплет боялся, весь прямо начинал дрожать, когда на него обращали внимание, — поэтому нам и нравилось его дразнить.
Однажды мы так Раплета задразнили, что вывели его из себя. Перед нами оказалось два дворника: молодой — утренний и старый — вечерний.
— Ну до чего же невозможные дети — убить их мало! — воскликнули они оба, подпрыгивая, точно от холода.
— Это ты… вы… невозможные дяденьки! — испугались мы и бросились врассыпную, но далеко не убежали: стало интересно, что будет дальше.
И вот прямо на наших глазах растворились створки в старом дворнике, туда, слегка пригнувшись, вошел молодой, и все пропало.
Мы стали тереть глаза, оглядываться друг на друга, а Кеворка сказал:
— Наташа, чего ты на меня так смотришь — не узнала, что ли?
— Лицо у тебя сделалось как не твое…
— Как это не мое? Тогда чье же?
— Не знаю…
— Анализ показал — для перекачки они готовы, — раздался как будто с небес громовой голос дворника.
Как по команде, мы запрокинули головы к небу.
— Какой анализ, какая перекачка? Раплет ты где? — закричали мы хором. — Мы тебя не видим — покажись!
Невидимый голос спросил:
— А ты, разведчик, готов?
До этого момента Кеворка стоял спокойно, но тут он испугался чего-то и спрятался за Витю.
Он был совсем ни на кого непохожий, Кеворка. Сначала мы думали, что он перепачкался углем, которым топили нашу котельную, и никак от него не может отмыться. Потом мы увидали его сразу после бани: но он остался того же цвета. И звался он Кеворкой — единственный во дворе. Наташ у нас было восемь, Аликов — трое. Кима, правда, была одна, но она была, как мы — отмытая.
Раплет нас всех называл родственниками зимы, а Кеворку — сыном лета. Болтали про Кеворку всякое, а старушки из нашего двора вообще плели про него всякие небылицы.
РАССКАЗ СТАРУШКИ СУСАННЫ
В нашем дворе жила-была одна завалящая старушка, по имени Сусанна. Про нее говорили, что ей сто лет в обед, а сама Сусанна любила повторять, что она случайно завалилась от смерти в будущее, как рисовое зернышко под половицу. Была Сусанна крохотного росточка, крепкая, белоголовая — как то зернышко — и любила все знать. По ее словам, лишь она одна знала настоящую кеворкину историю. И хотя другие бабки были уверенны, что Сусанна все выдумала или что-то перевирает, но все равно то и дело просили ее повторить байку про Клаушу и Черного Али. Сусанну долго упрашивать не приходилось: рот у нее никогда не был на замке, и даже когда с ней никого рядом не было, губы у нее шевелились, она разговаривала сама с собой и «с небом и землей» — как она любила выражаться.
— Эта самая Клауша выросла у меня на глазах, — обычно так начинала свой запев Сусанна. — Была я тогда совсем молодка, лет эдак семидесяти. Честно скажу, очень мне Клауша нравилась: скромная, приветливая, никогда людям слова поперек не скажет и чистенькая всегда, и не размалеванная. Другие девки все за парнями гоняются и от парней ни в чем не отстают, курят, ругаются, а эта все ходит с книжкой под мышкой и лоб от знаний морщит. Иной раз станет мне ее жалко — не ведает утех младости. Тогда кликну я наших парней, все они под моим присмотром под потолок вымахали, и спрашиваю я их: «Где ваши
