стали обладателями любимой пластинки старины Халли. Ходили слухи, что к концу месяца он выкинет на черный рынок новый диск из серии VA[5]. Слухи были абсолютной чушью. Если бы VA были делом рук самого Халли, то какого черта ему было снимать запись с собственной передачи через, судя по всему, обычную магнитолу? Но пластинку ждали. ОМОН с кафедры экономических нарушений, по слухам, уже наводит справки, у каких именно продавцов пластинка появится первой. Все официально, чтобы предотвратить и не допустить.
Ближе к городу пришлось постоять, муниципальная полоса была забита караваном длиннокузовных трейлеров с маркировками правительственной продовольственной службы на бортах. Толстый регулировщик, вяло помахивая жезлом, топтался у будки. Его глаза зорко вглядывались в поток автотранспорта, а лицо лоснилось от пота.
– Почему все регулировщики такие толстые? – покачал головой Стас.
– Наверное, это знак принадлежности к касте, – не отрываясь от бумаг, проговорил Югира. – У гейши бант должен быть сзади, у проститутки – спереди, а дорожный полицейский должен быть толстым.
– Что за бант у проститутки? – не понял Стас.
– Я имею в виду японскую проститутку… Вот же черт…
– Что такое?
– В том-то и дело, что ничего, – сказал Югира устало и закрыл папку. – Надеялся понять, где еще выстрел был сделан в таких же условиях, что и в Сарае. Но все остальные были убиты в городах, окружающие здания позволяют сделать выстрел с необходимой высоты. Все равно надо будет проверить рейсы аэропланов и дирижаблей по датам. Да и выстрел в Сарае может оказаться нехарактерным.
– Ублюдок говорил, что серийные убийцы редко меняют почерк.
– Если это серийный убийца, – покачал головой Югира. – И если это все та же серия.
Дома было жарко. За тонкой стеной вяло переругивались соседи, откуда-то сверху неопределенно пробивались басы знакомой мелодии. Стас включил телевизор для звукового фона, включил потолочный вентилятор и открыл окна. В холостяцком однокамерном холодильнике терпеливо дожидалась его бутылка пива. Вынутая из холода, она мгновенно покрылась конденсатом. Стас торопливо свернул крышку и сделал два больших глотка. Спать, разумеется, уже не хотелось. На экране телевизора мелькнула знакомая картинка: дорожный знак, на котором из баллончика было криво выведено: «The Motorcycle Boy Reigns»[6]. Стас прижался спиной к стене и медленно сполз на пол, не отрывая глаз от экрана. По пыльной улице, словно выхваченной из сегодняшнего дня, шагала компания во главе с чертовски молодым Диланом. Стас усмехнулся и отсалютовал ему бутылкой.
То ли метеорологические источники Халли подвели его, то ли природа решила обвести вокруг пальца испуганное жарой человечество, однако утром внезапно посвежело, задул ветер, и на небе показалось несколько малообещающих, но все же облаков. Стас проснулся за мгновение до того, как будильник в виде пивной банки начал стучать сокрытыми молоточками по жестяным бокам. Прелесть данного устройства состояла в том, что специальной кнопки для выключения у него не было и, чтоб угомонить жестянку, требовалось просто шлепнуть по ней кулаком. Подарок Бруно на прошлый день рождения. До прибытия «Черкеса» оставалось еще добрых три часа, и Стас впервые за долгое время позволил себе проваляться в утренней лени четверть часа после сигнала будильника. Это утро щедро раскидывало обещания.
Стас, зевая, осмотрелся. Ему нравилась эта нора. Письменный стол с лампой под зеленым абажуром (куплена на гаражной распродаже за копейки у какого-то обанкротившегося дельца). Книжная стойка, забитая стопками музыкальных и автомобильных журналов, детективных комиксов в духе нуар и какими-то безделушками из серии «рука не поднимается выбросить». Две книги на стойке – «Алиса в Хулливуде» Кемпбелла и «Люблю мой «Смит-Вессон» Боукера – Стасу не принадлежали, он предпочитал пользоваться библиотекой Управления, где среди прочего можно было найти неплохие запрещенные книги. Пользоваться служебным положением в личных целях иногда бывало не только приятно, но и весьма полезно. Вместо гардероба Стас использовал встроенный в нишу турник, на котором висело несколько вешалок с двумя костюмами, практически неношеным мундиром, десятком рубашек и галстуками. Под турником на старом табурете были сложены футболки и трусы, а под табуретом стояла обувная коробка, в которой Стас хранил носки. Придвинутый к столу, стоял купленный на той же распродаже чрезвычайно удобный стул с подлокотниками. Ну и, собственно, раскладное кресло-кровать… Вот и вся обстановка. На пожелтевших, доставшихся еще от прежнего хозяина (если не вообще с довоенных времен) обоях висели киноафиши («The outsiders», «Касабланка», «Одиночка») и календарь с восходящей кинодивой, имя которой Стас никак не мог запомнить, хотя задницу эту узнал бы из тысячи. Под потолком лениво толкал застоявшийся воздух вентилятор. Обычная холостяцкая берлога устоявшегося в жизненных приоритетах человека.
Кресло-кровать жалобно скрипнуло, когда Стас решительно вскочил на ноги. Он попытался вспомнить, когда последний раз собирал этот агрегат в положение «кресло», но потом плюнул. Критически осмотрел не менянные больше двух недель простыни, решил, что необходимо сменить, но не сейчас. Потому что портить такое утро хозяйственными проблемами было кощунственно. Шлепая босыми ногами по полу («Стоило бы подмести этот пляж… завтра, например»), Стас вышел на кухню, выгреб из-под груды немытой («Завтра- завтра…») посуды турку и решительно зажег конфорку. В окно его кухни, зажатой между кухнями 32-го и 34 -го этажей, легко заглядывало небо, которое сегодня не ослепляло обескураживающей белизной, а было всего лишь ярко-голубым с редкой перистой поволокой. Стас воткнул в розетку телевизионную вилку. Экран мигнул белой точкой, которая неторопливо расползлась, превращаясь в изображение. По первой, как обычно, шла аналитическая программа «Лисьими тропами», но несколько щелчков переключателя устранили эту чуждую деталь текущего утра. По второй крутила не вполне оформившимися бедрышками какая-то старлетка с вытравленными пергидролем кудрями и старательно подражала кукольному вокалу Мэрилин Монро. Получалось не то чтобы очень, однако аляповатая заставка на заднем плане с причудливо выгнутыми словами «Алло, мы ищем таланты» многое объясняла. По третьей двое скучнейшего вида граждан с очками в пол-лица и неохватными плешами на головах обсуждали теоретическую возможность очередного финансового спада в связи с введением нового налогового законодательства. Стас поморщился и вернул переключатель на вторую программу. Старлетку сменил робкий юноша в полосатой рубашке с галстуком-бабочкой, намеревающийся пройти по горлышкам составленных в ряд бутылок шампанского. Уже на третьей бутылке он оступился. Стас усмехнулся и принялся за кофе.
Он припарковал «Студебеккер» на частной стоянке в десяти минутах ходьбы от Речного вокзала. Хмурый негр, длинный и тощий, молча принял плату и выдал жетон с номером места. После чего отвернулся и погрузился в чтение. Стас приподнялся на цыпочки, чтоб заглянуть за высокую стойку. Ему стало интересно, что такое может читать хмурый негр с автостоянки. Негр читал «Бесов» Достоевского. При этом на запястье руки, которой он перелистывал страницы, имелась татуировка одной из окраинных банд. Стасу она была знакома, поскольку полтора года назад, еще работая водилой, он участвовал в налете на владения банды. За баранкой «Плимута» их главаря сидел настоящий ас, словно сошедший с кинопленки фильма «Водитель», и Стасу с коллегами пришлось сильно поднапрячься, прежде чем они смогли зажать его в тупике. Потом была недолгая перестрелка. Водила умер на месте – одна из пуль разнесла ему череп. А главарь выжил и после непродолжительного, но весьма эффективного лечения в тюремной больнице был отправлен на угольную шахту Периферии. Говорят, продержался почти полгода – рекорд для тех мест.
Банда так и называлась – «Бесы»…
На мгновение утро стало чуть менее жизнерадостным. Стас вспомнил, с каким упоением и восторгом описывал ту погоню в письме отцу. И как получил вскоре ответ, в котором Анатоль Бекчетов в свойственной ему сдержанной манере писал, что уважать врага и восхищаться им – привилегия благородных людей, получивших достойное воспитание. Особенно если при этом они не забывают, что враг остается врагом, несмотря на все восхищение им и уважение к нему.
Всего полтора года назад с Периферии еще приходили письма. Полтора года назад с Периферии было кому писать. Сегодня обжитая территория ушла вглубь на несколько километров. Вглубь от Стены. А по Периферии передвигались только патрульные машины да шарили прожектора со Стены.
Весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро Стас не вспоминал об отце. Но он понимал, что Скальпель был прав: это не пройдет. Рано или поздно что-то напомнит. Надо учиться жить с этим, учиться принимать мгновения, когда в памяти всплывают вот такие эпизоды.
