радиоприемников? А ведь кто-то надеялся, что и не услышит… Но от меня так легко не отделаться. И вот я снова с вами на волнах рэйдио «Хоспис», последнего радио летящей к такой-то матери цивилизации. И меня по-прежнему зовут диджей Халли. Друзья – здравствуйте, враги – подавитесь. Что касается самоуничтожения цивилизации, то, думаю, ни у кого не осталось в этом сомнений после минувшего потрясения. Да, братцы, все, что казалось таким стабильным в последние несколько лет, полетело прахом, и периметр контролируемой человечеством площади едва не сократился сразу на несколько десятков километров вглубь. И хваленая Стена оказалась вполне по зубам добропорядочным упырям, обожающим ваши, дорогие радиослушатели, внутренности в различных комбинациях. А ведь как вы губу раскатали, родные мои бездельники и тунеядцы! Новая налоговая политика! Расширение строительства! Усовершенствование гражданского права… Каким важным это виделось всего каких-то несколько месяцев назад. Я ведь когда еще вам про тщету всех этих громких слов говорил? Не верили. Зато теперь, когда грязные клыки клацнули в непосредственной близости от ваших глоток, когда земель безопасных поубавилось, когда списки пропавших без вести висят на каждом углу, теперь верите? А-а-а-а… Поверили. А что толку? Крах неизбежен, друзья мои, ад распростер объятия последним людям, и его конвейеры уже работают на удвоенных мощностях.
И только я, диджей Халли, ваш верный гид по волнам рэйдио «Хоспис», с вами в этот нелегкий час. Умирать – так с музыкой! Никогда еще эта фраза не была столь кстати. «Frankie Lymon And The Teenagers» с композицией «Why Do Fools Fall In Love». Или, как го…»
Третьего ноября этого года, впервые за все время существования, эфир радио «Хоспис» был забит помехами. Они высыпали трусливыми мурашками на тело яркого безветренного дня, и музыка так и не прорвала их. Мало кто мог подумать, что именно в этот день началась новая эпоха. Да и сколько этих эпох сменилось за последние годы – не счесть. Обращать внимание на такие изменения, так можно больше ничего и не делать. А люди делали, люди спешили на работу, люди пытались протиснуться сквозь утренние пробки, люди возмущались очередным – третьим за месяц – скачком цен на бензин и испуганно недоумевали, разглядывая стремительно пустеющие прилавки. Люди жили, им было не до смены эпох.
А еще в этот день выпал снег – обычное дело для этих широт. В одни сутки он лег белым парашютным куполом на город, и единственного взгляда в окно было достаточно, чтобы понять: он не растает. Он будет лежать до поздней весны, переиначивая многоцветье осени в черно-белые кинематографические тона. В полном соответствии с формой патрулей народного ополчения, ставших уже привычными на улицах города.
Стас, поеживаясь, поднял воротник пальто и плотнее нахлобучил шляпу. Его организм так и не привык к ранним зимам. К дождям привык, к жаре привык, даже к резким перепадам температуры кое-как привык. А вот к этому белому ледяному шквалу в самом сердце осени – так и не смог. Хотя кто-то из русских говорил, что для них это в порядке вещей. Да вот беда, приемный отец Стаса был русским, а сам он своего племени не знал, да и рода не помнил. Настоящего рода.
Выбивая на ходу из пачки сигарету, Стас дошел до входа. Под козырьком дымили младшие детективы, приехавшие сегодня, как и он, для получения новых значков. Три дня назад Стас сдал экзамен на получения очередного значка, теперь к его званию никаких уменьшений не прикладывалось. Он стал детективом, штатным работником машины юстиции. Тем самым он освободился от необходимости проходить тест на соответствие, по крайней мере до тех пор, пока руководство не сочтет нужным произвести его в старшие детективы.
Младшие детективы, постукивая ботинком о ботинок, кучковались перед закрепленной на дорической колонне доской объявлений. Стас подошел к коллегам, прикурил у кого-то и протиснулся к колонне. Прямо поверх машинописных административных листков и написанных от руки частных объявлений был наклеен большой черно-белый плакат. На фоне руин и колючей проволоки возвышался атлант в форме бойца народного ополчения. Мускулистыми руками он держал грозовые небеса, ногами же топтал неясные тени, долженствующие, видимо, изображать упырей. Пафос картины несколько терялся оттого, что атлант напоминал пляшущего камаринскую конюха Захарию, долгое время работавшего на бекчетовских конюшнях. Иногда, поддавшись слабости, Захария перебирал с водкой, и тогда его можно было увидеть на заднем дворе вот примерно в такой же позе: руки вскинуты, пустые глаза устремлены в никуда, ноги отбивают адскую чечетку.
Впрочем, Захария никогда не носил военной формы.
Под ногами пляшущего атланта прямо по неясным теням шел текст, читать который Стас не стал. В последнее время плакаты типа этого можно было увидеть на каждом углу, а театральные тумбы из-за них все чаще напоминали отрывные календари, так что собственно афиши терялись под общей грудой пропагандистской ереси. В этом не было ничего неожиданного. Смутные времена, которые пришлись едва ли не на большую часть осознанной жизни Стаса, всегда порождали чудовищ. Времена, когда разум затуманен страхом, неуверенностью, предчувствиями. Чудовища выбираются из своих трясин, чтобы отплясывать пьяную камаринскую на костях людей. Ничто не используется чудовищами так же эффективно, как истинно человеческие качества: любовь к ближним, страх за родных, боязнь смерти… За время смут человечество получило столько прививок от подобной ереси, что просто не могло поверить очередным громким словам. Забитый помехами Халли был прав: все это казалось такой мелочью и тщетой…
Выбросив окурок в урну, Стас прошел в холл Управления и сдал пальто гардеробщику. Немолодой мужчина по имени Брайан работал в Управлении давно, и каждый день Стас сдавал ему свои вещи, и тот молча относил их на вешалку и возвращался с жестяным номерком. И все эти годы Брайан надевал на работу один и тот же изрядно уже поношенный костюм. Вот и теперь он был в нем, разве что на лацкане был прицеплен черно-белый кружок значка народного ополчения. Стас улыбнулся. Сегодня многие, еще вчера равнодушные люди вступали в ряды народных батальонов. Благодаря этому резко сократилось количество уличных преступлений, да и вообще порядка на улицах прибавилось.
– Коллега, значит? – спросил, продолжая улыбаться, Стас и показал на значок.
– Так точно, – неуверенно улыбнулся в ответ Брайан. – Не могу оставаться равнодушным.
Стас кивнул и, получив жестяной номерок, поднялся по лестнице в актовый зал Управления. Тот уже был полон до отказа. Пахло пылью и кремом для обуви.
Когда-то, в почти мифические довоенные времена, здесь располагалась университетская библиотека. И благородная патина благословенных времен все еще покрывала этот закуток здания. На обитых деревянными панелями стенах висели портреты классиков мировой литературы, хотя мира, которому эта литература принадлежала, давным-давно не было. Вдоль дальней стены один на другой были составлены столы из тех, что не успели растащить по своим аудиториям ведомственные кафедры. Тяжелые многоступенчатые люстры свисали с потолка, а окна были высокими, и в некоторых сохранились остатки витражей. Всем своим видом актовый зал выбивался из реалий современности: он не был уплотнен, заселен, заставлен, а его слишком большие стекла совершенно не предусматривали возможности бомбардировки и артобстрела. Окна, впрочем, забрали снаружи частыми решетками.
Обычно здесь было пусто, и архивная служба, которой вечно не хватало места под бумажный хлам, неоднократно пыталась наложить лапу на это помещение. Но распорядительный совет квартирмейстерской кафедры пока сопротивлялся. Стас не знал, чем аргументировались отказы, – факт в том, что помещение использовалось нецелесообразно. Но в этом была своя прелесть, этакое благородное умирание великана в мире суетливых и практичных карликов. Время великанов ушло невозвратно, это было очевидно. И чем чаще встречались вот такие элементы былого, тем кислее была усмешка Стаса, когда он видел очередной продукт пропаганды, изображающий человека в роли атланта.
Стас осторожно, чтобы ненароком не толкнуть чью-то руку с бокалом шампанского и не посадить пятно на только что полученный из прачечной мундир, пробрался туда, где стояли особняком пока еще младшие детективы убойного отдела. Ему пришлось пройти вплотную с трибуной, которую собирали тут на различные празднества, меняя легкозаменяемые внешние атрибуты – флаги, знаки Управления, прочие украшения. Сегодня трибуну украшали три нарисованных на фанере щита: герб города, значок детектива и черно-белый круг народного ополчения, долженствующий, видимо, означать единение силовых структур и простых людей в стремлении к порядку и законопослушности. Как уже было сказано, Стас не имел ничего против таких вот жестов, если они приносили пользу. И хотя в последнее время черно-белые знаки стали слишком часто попадаться на глаза, черт с ними, пусть мозолят, главное, на улицах действительно стало значительно
