они еще согласятся не вмешиваться во внутренние дела друг друга. На следующий день Риббентроп лично известил Шуленбурга, что он готов к переговорам с Россией, «если Советское правительство сообщит мне…, что оно также стремится к установлению германо-русских отношений на новой основе».
4 августа Шуленбург встретился с Молотовым. Нарком спросил, чем вызвано столь внезапное изменение отношений Германии к СССР. Шуленбург ответил «[Я] не имею намерения оправдывать прошлую политику Германии, [я] только желаю найти путь для улучшения отношений в будущем». Ответ понравился. По итогам встречи Шуленбург информировал Берлин: «Из всего отношения Молотова было видно, что советское руководство постепенно привыкает к мысли об улучшении германо-советских отношений, хотя застарелое недоверие к Германии сохраняется. Мое общее впечатление таково, что в настоящий момент советское правительство полно решимости заключить соглашение с Британией и Францией, если те выполнят все их требования. Однако переговоры эти могут длиться неопределенно долго, в особенности если учесть настороженность Британии. Я полагаю, что мои заявления произвели впечатление на Молотова; тем не менее потребуются еще значительные усилия с нашей стороны, чтобы вызвать поворот в курсе советского руководства». Шуленбург продолжал: «Мы по крайней мере… дали Советам пищу для размышлений». Однако в «каждом слове, на каждом шагу чувствуется огромное недоверие к нам…»
10 августа Шнурре перешел к делу. В отчете о встрече Астахов писал: «Германское правительство наиболее интересуется вопросом нашего отношения к польской проблеме. Если попытка мирно урегулировать вопрос о Данциге ни к чему не приведет и польские провокации будут продолжаться, то, возможно, начнется война. Германское правительство хотело бы знать, какова будет в этом случае позиция советского правительства».
12 августа Астахов ответил Шнурре, что Молотов готов приступить к обсуждению предложенных вопросов, в том числе и о Польше. «Основной упор в инструкциях Мо-лотова, — отмечал Шнурре в своем отчете, — был сделан на слове «постепенно»… Обсуждения должны проходить постепенно». Астахов в отчете о той же встрече в Москву сообщал, что немцы хотели от нас только «обещания невмешательства в конфликт с Польшей». Астахов предупреждал, что война с Польшей уже на пороге. 13 августа Шнурре вновь обратился к Астахову с еще более откровенным посланием: «События идут очень быстрым темпом и терять время нельзя». Советскому Союзу следует решить, кто он Германии — союзник или противник.
15 августа Шуленбург зачитал Молотову послание Риббентропа, настаивающего на срочном сближении двух стран, и сообщил, что последний готов немедленно прибыть в Москву для урегулирования советско-германских отношений. Однако нарком продолжал тянуть время: он заявил, что такой шаг «требует соответствующей подготовки, чтобы обмен мнениями оказался результативным». Одновременно Молотов спросил, не заинтересует ли Германию пакт о ненападении между двумя странами, не сможет ли Германия использовать свое влияние для улучшения советско-японских отношений. В те же дни Астахов телеграфировал из Берлина: «Ситуация столь напряжена, что возможность мировой войны не исключена. Все это должно решиться в течение максимум трех недель».
Официальный ответ Советского правительства был передан Молотовым Шуленбургу 17 августа. В нем после ссылки на многолетнее враждебное отношение нацистского правительства к России говорилось: «Тем не менее, если правительство Германии готово отойти от прежней политики…, Советское правительство… со своей стороны готово пересмотреть свою политику в отношении Германии в плане ее серьезного улучшения». Относительно визита Риббентропа Молотов заявил, что «визит такого известного политического и государственного деятеля свидетельствует о серьезности намерений правительства Германии», и добавил, что это заметно отличается «от линии поведения» Англии, которая прислала в Москву второстепенное лицо. Тем не менее, по словам Молотова, визит министра иностранных дел Германии требует тщательной подготовки.
18 августа Риббентроп отдал распоряжение Шуленбургу «немедленно добиться второй встречи с Молотовым и сделать все, чтобы эта встреча состоялась без задержки»… «Я прошу вас сообщить господину Молотову следующее: при нормальных обстоятельствах мы, конечно, тоже были бы готовы добиваться улучшения германо-русских отношений через дипломатические каналы и делать это традиционным путем. Но в сложившейся ситуации, по мнению фюрера, необходимо использовать другие методы, способные привести к быстрому результату…» «Настаивайте, в духе предыдущих заявлений, на скорейшем осуществлении моей поездки… В этой связи вы должны иметь в виду главенствующий факт, что вероятно скорое начало открытого германо-польского конфликта…»
Вопрос решился 19 августа, хотя еще на дневной встрече Молотов заявил, что в настоящее время невозможно даже приблизительно определить дату визита, поскольку к нему нужно тщательно подготовиться. Прежде, по словам Моло-това, необходимо подписать экономическое соглашение, а затем настанет очередь и пакта о ненападении. Однако не «прошло и получаса после окончания беседы», как Молотов пригласил Шуленбурга снова. Молотов передал удивленному послу проект пакта о ненападении и сказал, что Риббентроп может приехать в Москву 26–27 августа, если экономическое соглашение будет подписано на следующий день. Внезапное изменения позиции наркома Шуленбург объяснил вмешательством Сталина.
Но Гитлера уже не устраивали и эти сроки: он просил принять Риббентропа 22 августа. 21 августа ТАСС объявил о подписании советско-германского торгового соглашения; 22 августа в Москве ожидали Риббентропа, чтобы на следующий же день подписать пакт о ненападении. Согласно пакту СССР и Германия брали на себя обязательства воздерживаться от нападения друг на друга, разрешать споры мирными средствами и соблюдать нейтралитет, если одна сторона будет вовлечена в военные действия. Как отмечает М. Карлей: «Все были просто «поражены» тем фактом, что советское руководство позволило себе заключить договор с Германией, в то время как английская и французская делегации находились в Москве…» «Англичан и французов годами предупреждали об опасности германо-советского сближения. Литвинов, например, делал это постоянно. А также Альфан, Кулондр, Наджиар и Пайяр… «Сколько раз я говорил об этом! — вспоминал Альфан. — Договоритесь с СССР (о взаимопомощи), иначе русские договорятся с немцами»». В апреле 1935 г. Буллит писал Рузвельту, что советские власти угрожают германской картой, если французы не станут более активно выступать против нацистов. Однако, как отмечал Д. Данн: «Советская угроза заключить временное соглашение с нацистской Германией была неубедительной — западные политики были уверены…, что в силу идеологического антагонизма между нацизмом и коммунизмом союз Москвы и Берлина очень маловероятен, если вообще возможен». Действительно, выбирая будущих партнеров, Гитлер в конце 1932 г., остановился на Англии и Франции, поскольку, по его мнению, «договоры могут заключаться только между партнерами, стоящими на одной мировоззренческой платформе… Политическое сотрудничество Германии с Россией неприятно задевает остальной мир».
История пакта получила свое развитие год спустя — в ноябре 1940 г., когда уже полным ходом шла война с Англией. В эти дни Гитлер предложил Сталину разграничить «сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов». Предложение, подготовленное Риббентропом, было весьма общим и отдавало СССР направление к югу от СССР в направлении Индийского океана, а также предполагало пересмотр режима Проливов, по сути, возвращая его к русско-турецким договорам 1799– 1805 гг.
Ответ СССР включал следующие требования: демилитаризация Финляндии, при гарантии сохранения ее целостности и мирных отношений; в целях обеспечения безопасности в Проливах — заключение пакта взаимопомощи с Болгарией, организацию военно-морской базы на правах долгосрочной аренды в районе Босфора и Дарданелл; предоставление сферы интересов к югу от Батума и Баку в направлении к Персидскому заливу; отказ Японии от концессионных прав по углю и нефти на Северном Сахалине. Проект советской декларации был подчеркнуто мягок к Великобритании и указывал на необходимость сохранения Великобританской Империи (без подмандатных территорий), в частности был вычеркнут пункт об Индии. По словам Сталина: «Мы боимся, что контрагенты могут воспринять пункт об Индии как каверзу, имеющую возможность разжечь войну». Декларация соответствовала заявлениям Гитлера, что он не намерен разрушать Британскую империю, а только хочет избавить Европу от ее влияния.
По мнению В. Молодякова, визит Молотова в Берлин для обсуждения данного круга вопросов был шагом на пути дальнейшего сближения Гитлера и Сталина. Молодяков настаивает на том, что Сталин принял предложения Гитлера или, по крайней мере, продемонстрировал готовность к диалогу. В свою очередь, Г. Куманев утверждает, что Сталин не сомневался в агрессивных намерениях Германии. В
