Политэкономия войны. Заговор Европы

окажетесь вместе с ней по мере возможности…»⁶⁷⁹.

У Черчилль в своем стремлении добиться союза с СССР продвинулся настолько далеко, Что требовал уважительного отношения к Советскому Союзу. «Ясно, — говорил он, — что Россия не пойдет на заключение соглашения, если к ней не будут относиться как к равной… Если правительство его величества, пренебрегавшее так долго нашей обороной, отрекшись от Чехословакии со всей ее военной мощью, обязав нас, не ознакомившись с технической стороной вопроса, защитить Польшу и Румынию, отклонит и отбросит необходимую помощь России и таким образом вовлечет нас наихудшим путем в наихудшую из всех войн, оно плохо оправдает доверие… его соотечественников». Г. Никольсон заявлял: «правительство предало свою страну, эти тори думают только о красной опасности…».

Из Франции Суриц неоднократно сообщал, что там общественное мнение так же сильно склоняется в сторону альянса с Советами. «За последние дни в связи с многочисленными приемами я перевидал много и самого разнообразного народа, в том числе и много видных военных. Общее мое впечатление, что никто здесь не допускает даже мысли, что переговоры с нами могут сорваться и не привести к соглашению». Советский престиж никогда не был столь высок; все признавали, что «без СССР ничего не выйдет». И все дивились, почему заключение столь важного соглашения все время откладывается. Вину за задержку возлагали на британцев, на их консерватизм и несговорчивость, подозревали даже злой умысел⁶⁸⁰.

Но решающее воздействие на Чемберлена оказало, по видимому, даже не общественное мнение собственной страны, а слухи — 27 мая он отослал послу в Москве инструкцию, предписывавшую согласиться на обсуждение пакта о взаимопомощи. Дирксен извещал МИД Германии, что английское правительство пошло на этот шаг «крайне неохотно». По его мнению, основной причиной этого шага послужили слухи, будто Германия прощупывает пути сближения с Москвой, что там «опасаются, что Германии удастся нейтрализовать Советскую Россию и даже убедить ее сделать заявление о своем благожелательном нейтралитете. Это будет равнозначно полному краху политики окружения»⁶⁸¹.

На этот раз Чемберлен попытался откровенно обмануть Советское правительство трюком с Лигой Наций. Его план заключался в том, что-бы «…не создавать даже мысли об альянсе, заменяя его декларацией о наших намерениях [курсив в оригинале] в определенных обстоятельствах, с целью выполнить наши обязательства по Статье XVI [о коллективном отпоре агрессии] Договора [о создании Лиги Наций]… У меня нет сомнений, что буквально со дня на день в Статью XVI будут внесены поправки или ее вообще отменят, и это даст нам возможность, если мы сильно этого захотим, пересмотреть наши отношения с Советами… Остается, правда, еще дождаться, что скажут на все это русские, но я думаю у них просто не будет возможности отказаться»⁶⁸². «Молотов, которого, — по словам Карлея, — можно назвать кем угодно, только не дураком, мгновенно раскусил стратегию премьер-министра», превращавшего договор в «клочок бумаги». С Молотовым нечаянно согласился даже Ченнон: «…наши новые обязательства не значат ничего… этот альянс [основанный на Женевских соглашениях] настолько непрочен, нереалистичен и лишен какой-либо практической ценности, что способен вызвать у нацистов только усмешку»⁶⁸³. Англия и Франция щедро раздавали гарантии Польше, Румынии, Балканским странам, а СССР связывали с полностью дискредитированной ими же самими Лигой Наций. На встрече с Пайяром и Сидсом 27 мая Молотов обвинил французское и британское правительства ни много ни мало в предательстве. «И кто, прочитав приведенные выше признания Чемберлена… — замечает М. Карлей, — рискнет сказать, что комиссар был не прав?»^ш.

6—7 июня руководители Великобритании и Франции были вынуждены принять за основу советский проект договора. Об отношении к переговорам с СССР говорил уже тот факт, что Чемберлен лично трижды летал на поклон к Гитлеру, чтобы достичь Мюнхенского соглашения. В СССР же для ведения переговоров о создании союза, призванного спасти мир в Европе, английское правительство послало рядового чиновника министерства иностранных дел, начальника Центрально-европейского бюро, Стрэнга. «Чиновника весьма низкого уровня для такого рода переговоров, — отмечал Дирксен, да и, — впоследствии среди британских и французских офицеров, отправленных в СССР, не было ни одной заметной фигуры, имеющей полномочия принимать решения»⁶⁸⁵. По словам У. Черчилля, «посылка столь второстепенной фигуры означала фактическое оскорбление»⁶⁹⁶.

Молотов в начале июня предложил Англии прислать в Москву министра иностранных дел, чтобы тот принял участие в переговорах. По мнению русских, писал У Ширер, это, вероятно, не только помогло бы выйти из тупика, но и наглядно продемонстрировало бы серьезное желание Англии достичь договоренности с Советским Союзом. Лорд Галифакс ехать отказался. Вместо него предложил свои услуги А. Иден, бывший министр иностранных дел, но Чемберлен отклонил его кандидатуру⁶⁸⁷.

У. Стрэнг прибыл в Москву 14 июня как эксперт, направленный в помощь послу У Сидсу, но, представляя Форин оф фис, выглядел как глава делегации. Так он и воспринимался Кремлем. Инструкции, данные английским правительством У. Стрэнгу, весьма красноречиво говорили о целях его миссии: «Желательно заключить какое-нибудь соглашение с СССР о том, что Советский Союз придет нам на помощь, если мы будем атакованы с Востока, не только для того, чтобы заставить Германию воевать на два фронта, но также и потому — и это самое главное, — что если война начнется, то следует постараться втянуть в нее Советский Союз». Сама же Англия собиралась полностью сохранить свободу действий и связывать себя какими-либо четкими обязательствами не собиралась. В инструкции отмечалось: «Британское правительство не желает быть связанным каким бы то ни было определенным обязательством, которое могло бы ограничить нашу свободу действий при любых обстоятельствах»⁶⁸⁸. Главной задачей миссии ставилось — тянуть время⁶⁸⁹. Инструкции были настолько обескураживающими, что английский посол в Москве Сиде 13 августа отправил письмо министру иностранных дел Галифаксу с запросом, действительно ли английское правительство желает прогресса в переговорах⁶⁹⁰.

Отправляя миссию, Чемберлен оставался верен себе, продолжая свою прежнюю игру, неуклонно ведущую к новой войне, что в принципе не было секретом для Советского правительства, но оно следовало старой русской поговорке «с паршивой овцы, хоть шерсти клок». В официальных документах Советского правительства в те дни говорилось: «Германия и другие страны реакционно-фашистского блока — смертельная угроза человеческой цивилизации. С другой стороны, страны англо-французского блока — это тоже империалистические, но неагрессивные, миролюбивые державы, страны буржуазно-парламентской демократии, которые ведут борьбу за сохранение status quo. Конечно, у правящих кругов Англии и Франции есть свои империалистические расчеты. Они стремятся сохранить систему колониального гнета, расширить свои колониальные владения. Они стремятся направить агрессию фашистской Германии против Советского Союза. Но в то же время они выступают и против фашистских планов «нового мирового порядка» и в этом отношении могут быть союзниками СССР»⁶⁹¹.

И дело, хоть и со скрипом, пошло. К середине июля согласовали перечень обязательств сторон, список стран, которым даются совместные гарантии, и текст договора. Остались не согласованы только два вопроса, которые стали камнем преткновения на пути к союзу трех стран. Вопросы касались:

— «косвенной агрессии»;

— военного соглашения.

Косвенная агрессия

Термин «косвенная агрессия» был взят из текста английских гарантий Польше. Под косвенной агрессией понималось то, что случилось с Чехословакией. СССР расширил это понятие⁶⁹². По словам В. Молотова: «косвенная агрессия» — это ситуация, при которой государство «жертва» «соглашается под угрозой силы со стороны другой державы или без такой угрозы» произвести действие, «которое влечет за собой использование территории и сил этого государства для агрессии против него или против одной из договаривающихся сторон»⁶⁹³.

Протест «потенциальных союзников» вызвали слова «или без такой угрозы», а также распространение определения «косвенная агрессия» на страны Прибалтики, которые вообще не просили о