похожим на тонкое черное кружево льдом.
Я подумала, что, возможно, Дэвид поможет мне.
Когда я добралась до Перри-стрит, я встала перед дверью, не нажимая кнопки звонка. У меня было такое чувство, что я сейчас не смогу говорить ни с кем на свете. И когда я уже решила, что пойду бродить и бродить, пока у меня не прояснится в голове, неожиданно для самой себя подняла руку и нажала на кнопку дверного звонка. Через несколько секунд миссис Гаусс открыла дверь, и было заметно, что она вовсе не рада меня видеть. Она стояла в дверном проеме, ничего не говоря и недружелюбно на меня поглядывая, пока я не спросила:
– Можно мне повидать Дэвида?
– Лучше не надо, – сказала она. – Он ведь вас не ожидает? Он мне ничего про вас не говорил.
– Нет, но…
– Ему трудно принимать неожиданных посетителей, – перебила меня миссис Гаусс. – Он любит знать заранее.
– Простите, – сказала я и повернулась, чтобы уйти.
Но тут послышался голос Дэвида:
– Ма, с кем ты разговариваешь?
– Это управляющий, – сказала она. – Не тревожься, Дэви, мой мальчик.
Я поглядела на миссис Гаусс с разинутым ртом.
– Но как же… – возмутилась я.
– Если это миссис Тарталья, я хочу ее видеть, – крикнул из своей комнаты Дэвид.
– Нет, она не может сейчас. Она очень занята, – ответила ему миссис Гаусс.
– Пришли ее ко мне, – раздался повелительно-сердитый голос Дэвида.
Миссис Гаусс попыталась подвинуть меня к двери, но я вдруг разозлилась и, обойдя ее сбоку, кинулась в комнату Дэвида.
Дэвид сидел в своем кресле, увидев меня, он воскликнул:
– А, миссис Тарталья! Я так и думал.
Миссис Гаусс подошла и стала в дверях.
– Все в порядке, ма, – сказал Дэвид. – Из тебя враль – никакой. Ступай в кухню и выпей стаканчик винца. Это тебя подбодрит.
Она стрельнула в меня сердитым взглядом и оставила нас одних.
– Прости, дорогая, – сказал Дэвид. – Не расстраивайся. Ей кажется, что она тебя не пускала для моего же блага. В воскресенье у меня была тяжелая депрессия, и поскольку это случилось после твоего ухода, она обвинила во всем тебя. Прости, что она была с тобой груба. И не суди ее слишком строго.
– Мне не надо бы приходить, – сказала я. – Только…
Дэвид захлопнул книжку, которую читал, и положил ее на столик рядом с креслом.
– Она любит меня слишком сильно. Хочет защитить меня, – проговорил он. – Никак не может взять в толк, что в защите я нуждаюсь меньше всего. Я рад твоему приходу, Камилла. Мне это на пользу. Я не впаду в тоску. Прошлый раз это случилось не из-за тебя. Я, я сам и еще раз я – самое паршивое трио, какое можно себе представить.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Что случилось? Она тебя напугала?
– Нет, – сказала я. – Дело не в этом.
– Но что-то тебя расстроило. Что именно?
– Это… – начала я, но не смогла говорить. Я не могла сказать ему, что Фрэнк уехал, не попрощавшись со мной, не сказав мне ни слова, ни слова.
– Расстроилась, что Фрэнк уехал? – сказал он. – Плохо, конечно. Но это было неизбежно. Не так важно, что он уехал в Цинциннати. Плохо, что Билл и Мона расстались. Фрэнк забегал на минуточку утром проститься. Все это неожиданно, правда?
– Да, – пробормотала я.
Должно быть, я выглядела так, как будто Дэвид меня ударил, потому что он спросил очень мягко:
– Камилла, разве Фрэнк не попрощался с тобой?
– Нет.
Дэвид потянулся, взял меня за руку, а я рухнула на колени возле его кресла, потому что меня не держали ноги. Он потянул меня к себе, и голова моя прижалась к его твердой груди. Он сказал ласковым голосом:
– Камилла, не суди Фрэнка. Все время от времени совершают необъяснимые поступки. Не объяснимые даже самим себе. Фрэнк никогда не причинил бы тебе боль намеренно.
Но я поняла, что бы Дэвид ни сказал, это не сможет меня утешить.
Дэвид вздохнул:
