Пожилой офицер, который, очевидно, не был на фронте с 1918 года, выглядел взволнованным и ошеломленным.
– Что я должен делать, что я могу сделать? Я сижу на своих восьмидесяти тысячах литров бензина и должен сжечь их, пока не пришли союзники. Я отвечаю за горючее головой. Запалы уже готовы. Я уже собирался привести в действие взрыватель, как в последний момент кто-то отдал мне приказ дождаться каких-то танков, которые нужно заправить. И что я теперь должен делать?
Майор рвал на себе волосы. Он несколько лет мирно жил в тылу, никогда и никому не приносил никакого вреда. Несчастный закрыл лицо руками и мог сейчас расплакаться на склоне лет, потому что впервые ставкой была его жизнь.
– Боюсь, мы должны ехать дальше, герр майор.
Он кивнул.
– Если увидите танки, покажите им сюда дорогу и скажите, что неплохо было бы поторопиться.
Мы помчались по шоссе на Париж. Огромные грибы дыма поднимались над горизонтом, а черный занавес начал затягивать небо – взрывались склады с боеприпасами и горючим.
Американские самолеты низко кружили над землей, выискивая цели, готовые в любую минуту ринуться в атаку. Провода трамвайных путей запутались и беспорядочно висели над асфальтом. В кюветах валялись вздувшиеся трупы лошадей и уже начавшие ржаветь останки машин. Повсюду лежал пепел от сгоревших сидений и покрышек. В воздухе стоял запах горелой резины и разлагающейся плоти. Время от времени возле источника этого сладкого, резкого аромата виднелись стаи диких собак или тучи мух.
Заросли и леса патрулировали местные жители – люди, похожие на героев Великой французской революции. Сейчас они ждали своих друзей, союзников.
В отдельных местах на открытых полях отважные орудийные расчеты зарывались со своими пушками в землю, чтобы остановить продвижение накатывавшихся американских войск. Здесь же были и наши танки – огромное количество колоссов. Они нашли себе укрытие по обе стороны дороги в маленьком леске. Я остановил машину, выпрыгнул из нее и подбежал к первому попавшемуся офицеру.
– У вас есть горючее?
Он отрицательно покачал головой.
– Там, – сказал я, указывая на оставшийся позади аэродром, – там майор сидит на восьмидесяти тысячах литров и с нетерпением ждет вас.
– Где это? – раздались со всех сторон вопросы.
Я рассказал им, куда ехать, но офицер снова покачал головой:
– Бессмысленно. Слишком далеко. Наши баки почти пустые.
– Мы возвращаемся! – крикнул я Хинтершаллерсу. – Нужно сказать майору, чтобы он поджег свой склад.
– Уже сделано.
И действительно, над нашим аэродромом уже начало подниматься в небо черное облако дыма.
Низко летавшие самолеты противника по-прежнему сновали над дорогой. Один из них, кажется, заметил нас и начал кружить над нашими головами. Когда Хинтершаллерс резко затормозил, мы увидели лицо смотревшего на нас пилота: он пошел в атаку.
Мы прыгнули в кювет и стали искать укрытия, которые обычно вырывались с интервалами в пятьдесят метров вдоль почти всех автобанов, но здесь, видимо, их не сделали. Мне все-таки посчастливилось найти одно, а мой товарищ бегал вверх-вниз как сумасшедший, когда сверкнула первая вспышка. Бомбы ударились об асфальт позади нас и с ужасным грохотом взорвались. Хинтершаллерс в отчаянии прыгнул ко мне и с трудом протиснулся головой вперед в узкую щель.
Мы пережили первую атаку, но были убеждены, что через несколько секунд летчик откорректирует прицел и последует вторая.
Попытка втиснуться в укрытие вместе провалилась: головы и плечи оставались незащищенными. Чтобы вдвоем встать на колени, тут было слишком мало места. Я начал выталкивать товарища и вылезать сам.
– Быстро! Лезь вниз головой!
Я считал, что голова все же важнее, чем пара ног; и Хинтершаллерс, который сначала не оценил мою идею, быстро забрался в укрытие в тот момент, когда грянул новый взрыв. Это был ужасный момент. Я уже был готов увидеть свои ноги оторванными. Мы с Хинтершаллерсом задыхались. Он вдобавок принял очень неудобную позу. Стойку на голове и сильный страх очень тяжело выдержать одновременно.
В следующий момент мой товарищ стал конвульсивно дергаться.
– Меня зацепило! – простонал он.
Я почти почувствовал радость оттого, что ему выпало страдать раньше меня. Поднявшись, я вытащил раненого Хинтершаллерса из укрытия. Его лицо по цвету стало похоже на сыр. Галифе бедняги сильно пострадали, а зад был задет лишь слегка.
– Я больше не могу! – выкрикнул он. – Если он опять полетит на нас, я его собью.
Хинтершаллерс выхватил пистолет и снял его с предохранителя.
Американец снова появился в нескольких ярдах над нами. Летел он медленно, словно собирался садиться. Когда самолет кружил вокруг нас, мы четко видели голову и плечи пилота. Хинтершаллерс поднял пистолет, прицелился и выстрелил несколько раз. Видимо, американец заметил это, потому что произошло нечто странное: летчик поднял руку к шлему.
– Он салютует! – крикнул я. – Он салютует! Вот это парень! Ты произвел на него впечатление своим пистолетом.
Вражеский самолет пролетел мимо нас еще раз. Его винт почти задевал землю. Пилот все еще держал руку у шлема, и мы, наконец, поняли, что он не салютовал, а стучал пальцем по лбу.
Мы с Хинтершаллерсом в изумлении переглянулись.
– Это более чем честный поступок, – заметил я.
– Он прав, – согласился Хинтершаллерс. – Мы действительно идиоты. Как можно подумать, что из пистолета можно сбить «Тандерболт»?
Американец свернул и бросился в атаку на тяжелый грузовик, двигавшийся в сотне ярдов позади нас.
Мы бросились в машину и помчались дальше с одной мыслью в голове: может быть, Бог будет милостив и к другим!
Наконец мы добрались до предместий Парижа и увидели, что поток отступающих войск заблокировал все дороги. Старые, наскоро подремонтированные останки автомобилей, двухэтажные городские омнибусы, слабо вооруженные резервисты с трофейными чешскими винтовками и в обмундировании, которое им совсем не подходило, – это было жалкое зрелище. Наш вермахт, который благодаря своему боевому духу и мощи покорил эту страну, теперь отступал, апатично шаркая сапогами. А может, это был последний всплеск энергии, вызванный близостью врага?
– Остановись на минуту, Хинтершаллерс!
Я решил обсудить планы Ульриха со старшим товарищем на одной из тихих веток трамвайных путей, шедших к Версалю.
– Мы едем в комендатуру, где нас ждет девушка. Ее зовут Даниэль, и она хочет поехать в Германию.
– Без меня! – решительно ответил Хинтершаллерс. – Это все ляжет на мои плечи: похищение гражданки Франции и последствия. Невозможно.
– Она невеста Ульриха, и он хочет жениться на ней в Германии. Я дал слово.
– Может, и так. Ситуация очаровательная и очень романтичная, но, насколько я помню, я слова не давал.
– Хорошо, поехали. Мы заедем туда в любом случае.
Даниэль сидела на чемодане перед комендатурой. Когда мы остановились, она узнала меня и вскочила на ноги. Опять это дерзкое личико из Перпеньяна. Но сейчас Даниэль изменилась. На ее бледном лице была торжественная серьезность человека, собирающегося принести себя в жертву. Перед нами стояла взрослая женщина. Ульриху можно было только позавидовать.
– О, благодарю вас! – воскликнула Даниэль и вспыхнула, но я не смог понять, от смущения или
