— Так я и поверил! Ты же сумасшедший! Ты же сам подтвердил — в психушке сидел.
Дюша почувствовал, как цепкие пальцы гоблина царапают ему шею, отодвигая волосы.
— Ну, сидел, — подтвердил Боромир, — у меня вялотекущая шизофрения. Сейчас ремиссия. Что с того?
— Не трогайте меня! — визжит Арагорн, — я сама!
— У нее кольцо с зеленым камнем, — булькает гоблин.
— Это не то, — покачал головой Черный человек, — то простое. Без камней.
— Опять это кольцо, — трясет головой Дюша, — это же безумие! Кому оно нужно?
Черный человек, не отвечая, прохаживается по площадке перед остановкой. Небо над лесом ощутимо светлеет, но его обволакивает сгущенная непроницаемая тень.
— Ничего? — спрашивает он.
— Ничего, хозяин.
— Ладно, можете одеваться.
Арагорн, всхлипывая, натягивает штаны, одновременно неловко прикрывая локтем недоразвитые груди. Дюша натягивает майку — она совсем сырая; на скамейке лежит роса.
— Ты, хоббит, погоди. Отойди в сторонку.
— Это вы мне? — на всякий случай спрашивает Дюша.
— Тебе, тебе. Ты, который с волосатыми ногами.
Дюша на всякий случай косится на Боромира. Тот уже оделся.
— Шевелись, — говорит Черный человек, и Дюша боком отходит к скамейке, держа в руках джинсы.
С постера на стеклянной переборке на него черными ямами глаз таращится рекламная девица.
— Где второй хоббит? — ласково спрашивает черный человек.
— А что, Генка не у вас?! — удивляется Дюша. Он понятия не имеет, где и как потерялась Генка. Особенно если учесть, что никому больше потеряться не удалось.
— Не заговаривай мне зубы. Я спрашиваю, где второй хоббит?
— Не знаю. Правда, не знаю, — Дюша старается говорить очень убедительно. Тем не менее почему-то звучит фальшиво, словно он все знает, но скрывает.
— Это легко проверить.
Дюша с ужасом видит, что в пальцах Черного человека блестит нож, поворачиваясь туда-сюда и ловя звездный свет.
— Держите его. Ноги тоже.
Липкие пальцы охватывают его запястья, руки послушно выворачиваются каким-то уж совсем невероятным образом, причиняя нестерпимую боль. Такую нестерпимую, что Дюша не чувствует, что делают с его нотами.
Равнодушно шумят деревья.
— Ты мне все скажешь, маленький хоббит.
— Я, правда, ничего не знаю, — всхлипывает Дюша, — правда, правда!
— Не говори им, — пронзительно визжит Арагорн, — не говори им ничего!
— Заткнись, дура! Как я могу сказать, если я ничего не знаю?
Дюша чувствует, что если бы его отпустили, он убил бы эту идиотку Арагорна. Не Черного Человека, а именно ее. Багровая ненависть на миг пресекает ему дыхание.
— Ты что же, не видишь? Это же Темные Силы! Это, наверное, сам Саурон! Не говори ему ничего! Держись, Дюша!
— Да заткнешься ты или нет? Пожалуйста, пожалуйста, не трогайте меня!
По ноге течет что-то горячее.
Он видит только Черного человека, сверкающую полоску ножа, сверкающие глаза. Потом его кто-то заслоняет.
— Послушайте, сударь, — негромко говорит Боромир, — вы его можете запытать до смерти, но он вам ничего не скажет. Если бы знал бы — давно сказал, вы же видите!
— Может, — спрашивает Черный человек так же спокойно, — ты знаешь?
— Попробуйте со мной, если хотите. Вам ведь кольцо нужно? Оно у того, другого хоббита. Да и зачем оно вам? Это же фикция. Игрушка. Вас провели. Заставили показаться раньше времени. Выманили из тьмы.
Дюша отчаянно ловит ртом воздух. В груди острая резь, в глазах плавают багровые пятна, но он уже приходит в себя. Почему нас не •спасают, думает он, ну почему? Когда на нас напал Барлог, выскочил же откуда-то тот… этот… со своим сверкающим мечом, всех победил и ушел во мрак. Они и правда убили этого Кракена? Не может быть! Я, наверное, сошел с ума.
— Попробуйте, — тем временем продолжает Боромир, — только я вас должен предупредить. У меня вялотекущая шизофрения и ригидная психика как следствие. Я человек идеи. Меня очень трудно запугать.
— Ну уж, — с сомнением произносит Черный человек.
— Ничего вы не добьетесь. Разве что поломаете их.
— Этих хоббитов? — мягко спрашивает Черный человек, — кому они нужны?
— Хоббиты — это просто маленькие люди, которые хотели чего-то большего, чем они сами. Хотели подвига. Правда, чтобы с хорошим концом. Они не умеют отыгрывать плохие концы. Ну, найдется этот второй хоббит. Ну, отдаст он вам это кольцо — так оно же для подвига с хорошим концом. Игрушечное. И что вы будете делать с этой игрушкой?
— Все так, — согласился Черный человек, — за одним маленьким исключением. Посмотри на его ноги.
— Он обмочился. Ну и что? Это не стыдно, это от боли. Вы умеете делать больно.
— У него шерсть на ступнях. Раньше у тебя была шерсть на ступнях, недорослик? Все возвращается на свои места. И кольцо вернется. Вы ведь сами этого хотели, разве нет? Вы же в нас играли. У вас был мир без чудес. Вам же это не нравилось. Только люди, больше никого. Ни в подземных провалах, ни в лесных дебрях, ни в ваших городах… Пусто. Мы только исполнили ваше желание. Мы открыли двери чуду.
— В пытках и унижениях, — спокойно заметил Боромир, — нет больших чудес. Они это и сами умеют.
Дюша отчетливо понял, что на этот раз спасать их некому. Все, абзац. Почему-то эта мысль больше не вызвала внутреннего сопротивления. Хорошо, что он не знает, где Генка. Арагорна вот жалко. Пропадет же дура ни за что.
— …чудеса по определению не могут быть добрыми, — говорил тем временем Черный человек, — они страшные. Жестокие. Темные. А как иначе? Вы думаете, вот эльфы хорошие и чудеса у них хорошие — но ведь эльфы делают чудеса исключительно для внутреннего пользования — так, бытовая магия. А вам остается только наблюдать и завидовать.
А ведь этот прав, думал Дюша, ни один эльф ничего не сделал для человека, ни одного чуда, хотя бы маленького, мы только стояли, и смотрели, и восхищались издали. А потом они забрали свои чудеса и ушли, оставив тоску по несбыточному, и наши женщины стали казаться нам неуклюжими простушками, а мужчины — трусливыми слабаками.
Небо совсем посветлело, и на востоке уже не осталось ни одной звезды. Деревья казались плоскими, словно вырезанными из темно-зеленой бумаги.
Порыв ветра ударил в лицо и развил край плаща у Черного человека.
Шорох и треск не были шорохом деревьев.
Лес словно порвался в нескольких местах, из прорех выскочили косматые звери, которых Дюша поначалу принял за овчарок и лишь потом сообразил, что расстояние обмануло его — звери были гораздо, гораздо крупнее. Больше всего они походили на увеличенную копию сумчатого волка — с огромной вытянутой пастью, усеянной острыми зубами, и полосатым крупом. На загривках сидели плосколицые всадники в алых жилетах на голое тело, ятаганы горели, казалось, ярче, чем бледное небо над головами.
— Урук-хаи! — пронзительно взвизгнул гоблин.
