машины. Потом, быстро схватив сумки, вбежали в дом.
Киму всегда нравилось, что Лариса именно так встречает его. Она никогда напрямую не говорила, что соскучилась, что любит его, что хочет его. Но это все чувствовалось в каждой мелочи. И, прежде всего во взгляде. Никогда и ни у кого Ким не видел таких глаз. Они одновременно были и скромные, и игривые, и простодушные, и умные… А еще на даче никогда не было безукоризненного порядка. Это напоминало бы номер «люкс» в шикарной гостинице, где все блестит, все на своих местах и все так чистенько, что противно. Вернее – неуютно.
Возможно, что Лариса все делала интуитивно. Эта дача, пусть временный, но их первый семейный очаг. И Ким должен каждый вечер стремиться сюда, под крышу дома своего. А дом это не идеально убранный гостиничный номер. И она здесь не горничная… Дом – это и беспорядок на кухонном столе, и остывающий на подоконнике утюг, и платье жены, брошенное на спинку стула.
Но главное – это, кровать. К приходу Кима она всегда была разобрана, и даже край одеяла был призывно отброшен к центру. Это был явный намек, наивный и смешной. Тем более, что скромная Лариса словами никогда не говорила «про это». Возможно, это и нравилось Киму в своей невесте… Конечно, не только это, а еще многое, многое…
Щепкин нашел джип не сразу. Но ребята сделали все правильно. Они поставили машину за кустами так, что от дачного проселка ее не было видно. И опять же развернули ее носом в сторону березовой рощи, за которой выезд на основное шоссе.
Щепкин пристроил свою машину и переместился с джип, который на ближайшие двадцать-тридцать минут будет штабом операции.
С заднего сиденья джипа хорошо был виден экран, на котором вскоре развернется действие почище гамлетовского финала. «Не пей вина, Гертруда!»
На передних сидениях джипа суетились двое весельчаков, которых Щепкин знал уже лет десять. Подчеркивая особые с ними отношения, он звал их по добродушным кличкам: Ежик и Чижик. Первого из-за жесткой и всегда короткой растительности на голове, а второго из-за фамилии – Пыжиков. Он, второй, успел пожить под кличкой Пыжик, затем Чижик-Пыжик и лишь в последние годы Щепкин сократил его благородное двойное погоняло до короткого – Чижик.
Щепкин был привязан к этим ребятам. Он им доверял. Эти могут предать любого, но не его. Он успел втолковать им, что если ему будет плохо, то им будет очень плохо. И только так!
О возможном предательстве думал только Щепкин. Да и то лишь иногда. А Ежик и Чижик ни о чем таком и не думали. Зачем? Им и так хорошо. Шеф обеспечивал их всем необходимым, а работой загружал не часто. Правда, эта работа бывала и пыльной, и грязной, и мокрой, но периодической. Остальное время можно было свободно гулять и жить в свое удовольствие…
Когда на экране появился Ким Баскаков, все замерли. Видимость была приличная. Камера была всего одна и скрывалась где-то над окном за карнизом, но она выхватывала стол в центре комнаты и кровать за ним.
Было хорошо видно, как Ким взял одну из бутылок и стал срывать с горлышка фольгу, перед тем как вогнать в пробку штопор. Для Ежа и Чижа это были очень волнительные минуты.
– Не должен заметить. У меня шприц тоненький был. А фольгу я ногтем заполировал… На одной бутылке чуть иголку не сломал. Туго шло.
– Ты, Чижик, на местных винах тренировался. В тех бутылках не пробки, а дерьмо. Клиент же предпочитает фирменный сухач, где пробки покрепче.
– Да, дорогое вино… И зачем сразу три бутылки взял? Еле успели все три зарядить…
Ким тем временем разлил вино по бокалам… Они не стали даже садиться за стол. Выпили стоя и Лариса сразу же пошла к кровати. А Ким исчез с экрана.
Щепкин начал было нервничать, но Ежик быстро успокоил. В его глубокомысленных фразах была сермяжная правда:
– Вы не волнуйтесь, шеф. Сейчас клиент появится. Никуда он не денется… Вон она уже все с себе сняла. Вы бы от такой ушли далеко? Я бы не ушел… А препарат через пять минут действует. Я на бомжах проверял. Любого вырубает. Очень безотказная штука.… А вот и наш клиент появился.
Эту шутку Ким задумал давно. Видеокамера уже месяц стояла на верхней полке серванта между книгами. Лариса наверняка ее видела, но внимания не обращала. Стоит себе камера и стоит. Но вся хитрость была в том, что стояла она заряженная и направленная на кровать. Оставалось только в нужный момент нажать кнопку, и с достаточно хорошим качеством пленка запечатлела бы самые сокровенные моменты их любви.
Сказать об этом Ларисе Ким не мог. Она наверняка бы не согласилась. А если бы вдруг он ее уговорил, то не было бы у нее легкости, страсти, азарта. Не было бы ничего, что он в ней любил. Был бы сплошной зажим и одеяло по самую шею… Или еще хуже. Она могла подумать, что он вообще извращенец и гнусный тип.
Нет, Ларисе о видеокамере он сказать не мог. И мысли у него были самые чистые и романтические. Он хотел без всякого просмотра спрятать кассету и вытащить ее лишь через двадцать пять лет. Вот соберутся они с Ларисой праздновать серебряную свадьбу, а в ночь перед этим он подарит жене воспоминания о начале их любви.
Киму очень хотелось, чтобы так и было. Но он никак не решался включить камеру. А сегодня решился!
Подходя к серванту, он почувствовал, что ноги плохо его слушаются, а в голове какое-то странное возбуждение. Он подумал, что все это от предвкушения необычного праздника. Первый раз в жизни он будет заниматься этим под объективом камеры. И пусть этого никто ближайшие четверть века не увидит. Но он-то будет знать, что есть маленькая коробочка, в которой… Дальше мысли начали путаться. С чего бы это? Не от бокала же вина… Странное вино.
Ким успел включить камеру, развернуться и сделать три шага к кровати… Лариса уже разделась, но не юркнула как обычно под простыню, а легла на спину, странно раскинув руки… И глаза почему-то закрыла. Обычно она игриво наблюдала, как он раздевается. Это даже превратилось в некую игру, когда он, стоя перед ней и изображая дикую страсть, срывал с себя и подбрасывал рубашку, брюки и все остальное…
Он несколько раз встряхнул голову, пытаясь вернуть теряющееся сознание. Потом с трудом стянул с себя рубашку и попытался найти ремень на брюках… Он еще почувствовал, как его тело вяло, безвольно и очень медленно сползает на пол. Последнее, что он видел – симпатичные коленки Ларисы. Он уткнулся в них лицом и отключился.
– Клиент испекся!
Ежик мог бы это не говорить. Все трое внимательно наблюдали за экраном, а картинка была отменной.
Щепкин жестом приказал затихнуть и ждать.
Три минуты они безмолвно наблюдали на экране неподвижные фигуры: распластанное на кровати тело Ларисы и сидящего у ее ног Кима.
Наконец Щепкин скомандовал:
– Пошли! Только не бежать. Идем тихо, прогулочным шагом.
Обитатели ближайших дач вели жизнь затворническую. Никого не тянуло на прогулки за околицей. А за садами, кустами и заборами вечерняя дорога почти не просматривалась.
Замок на калитке Чижик вскрыл в одно касание. Почувствовав гордость от своего мастерства, уже проходя к дому по тропинке, он решил обернуться сделать замечание:
– Повторяемся мы, шеф. Уже пятый раз на даче работаем. Менять надо тактику… А участок похож на тот, подмосковный. И дачка, как у того парня. Я даже фамилию его запомнил – Жуков… Пять лет уже прошло.
На слова Чижика никто не обратил внимания, а сам он замолк, работая над замком входной двери. Эта штучка оказалась посложнее и с первого захода не открылась. И с пятого тоже… Чижик занервничал, руки его задрожали, отмычка задергалась, звякнула и легла на нужное место. Нарушая вечернюю тишину, замок звонко щелкнул, а открываемая дверь противно скрипнула.
В огромной комнате было все, как на экране: вино на столе, Лариса на кровати, полураздетый Ким на полу у ее ног.
