шире плеч. Руки на голову!.. Лежать тихо».
Муромцев вышел тремя секундами позже и презрительно произнес фразу: «В наручники их! Все, шутки в сторону! Закончилась мыльная опера»… Потом он обыскал одежду задержанных. У девушки не было ничего, кроме ключа и носового платка. А в одежде Аркадия было множество карманов и куча всяких вещей. Среди них, конечно, служебное удостоверение:
– Значит вы – гражданин Сошин Аркадий Юрьевич?
– Да, это я.
– Вы не дергайтесь! Вам было приказано «мордой в ковер», вот так и лежите… Значит вы не просто охранник, а старший смены?
– Да, это так.
– Получается, что ты не рядовой в этой банде, а мелкое начальство… Вот что, Кузькин, я этого типа буду допрашивать в дальнем углу, а ты опроси девицу. Только накинь на нее что-нибудь. Смотреть противно – стыдоба, да и только!
Муромцев поднял Аркадия и потащил его в темный угол. Зачем? Непонятно! А все необъяснимое вызывает ужас и панику… Аркадий шлепал босыми ногами и дрожал всем телом. Он думал о том, что такой дерзкий налет вполне мог завершиться летальным исходом…
Павел пихнул охранника на горку из скрученных ковров. Аркадий взвизгнул, как обиженный щенок и скорчился на колючих ковровых бревнах. Даже жалко его стало! Из одежды на парне были одни наручники…
– Значит так, гражданин Сошин – приходит конец вашей банде. Мы, это только передовой отряд. Завтра основные силы разнесут это логово.
– Почему – логово? Наум Яковлевич бизнесмен, а мы его охрана.
– Нет, Аркаша – вы бандиты. И убийства на вас висят, и похищения людей.
– Какие похищения?
– Какие?.. А вот недавно в Ясенево была украдена двадцатилетняя Надежда Патрикеева.
– Ах, это… Так она не украдена. Ей просто предложили проехать с нами. Может быть, слишком настойчиво предложили? Так это мы можем перед ней извиниться…
– Сосредоточься, Аркаша, и отвечай четко… Где она?
– Здесь! В нашей гостинице. В лучшем номере.
– Большая охрана?
– Нет! Всего один человек. Вова Пронин… Очень хороший мальчик. Из интеллигентной семьи.
– Где ваша гостиница?
– В подвале…
– С тобой все ясно, Аркаша… Ты, брат, можешь на рассвете позвонить своему Пронину и вызвать его сюда. Так мне будет легче, и вам с Ларисой веселее.
– Конечно, могу! Я его прямой начальник.
– Вот и хорошо… Тогда пойдем поближе к свету. Будешь план дома рисовать.
В канделябрах догорали свечи… Кузькин стоял как триумфатор, а плачущая Лариса что-то ему объясняла. На ней была наброшена простыня, а сидела она на краешке кровати в очень живописной позе… Одним словом, общая мизансцена напоминала картину «Возвращение блудной дочери».
Паша притормозил Аркадия и полюбовался картинкой.
– У тебя, Кузькин, прямо не допрос, а исповедь. Разговор с кающейся Ларисой… Дельную информацию добыл?
– А как же, Павел! Я здесь не только слезки утирал… Ларочка сообщила, что случайно подслушала важный разговор. Злотник позвонил Майковскому и угрожал разоблачением. Сегодня днем Наум едет на встречу к депутату… И еще – в кабинете ее хозяина есть тайник за шкафом. Ты представь, Паша, что там чемодан Ларченко…
24
Двигатель «Глории» работал тихо и ритмично… Надежда могла, конечно, вырулить на пляж какого-нибудь санатория. Но как бы она тащилась по территории с чемоданом?
Впереди, на другом берегу была видна цепочка фонарей, белые рубки катеров и высокие мачты яхт. Пристань была огромная, и Патрикеева рискнула. В час ночи можно незаметно причалить с краю и выйти на шоссе. Там девушка с чемоданом не вызовет большого подозрения…
Справа от пристани находился домик, в котором еще горел свет. Возможно, что это сторожка смотрителя причала. Возможно, что он следит за каждым, кто пристает на его территории… Надя держалась по центру водохранилища. Если сторож смотрит из окна, он должен думать, что яхта плывет вдоль и не собирается швартоваться.
«Глория» проскочила яхт-клуб и растворилась в ночи. И вот тогда Патрикеева повернула вправо, потом развернулась и вырубила двигатель… По инерции вдоль берега она проскользила до крайнего причального кармана. Он был свободен, и Надя крутанула штурвал влево. Из последних сил яхта вплыла в свое стойло.
Патрикеева схватила чемодан и выволокла его на причал. Она подошла к носу яхты, дотянулась до швартовочного каната и привязала его к столбику. И только потом она бросилась к левой лестнице, к той, которая дальше всего от домика смотрителя…
Через полтора часа она подходила к Дмитровскому шоссе. Было около трех ночи. Рассветом еще и не пахло.
У Патрикеевой не было документов. Она несла чужой чемодан. Пояс стягивала лента от штор, а на ней болтался серебряный кинжал в ножнах…
На перекрестке ярко горели окна поста ГАИ. А много левее светились витрины ночного магазинчика… Зверски хотелось пить. Надежда сошла с дороги и через кусты поплелась туда, где продают и, возможно, покупают.
Она не сомневалась, что магазином владеет восточный человек с черными усами. Но за прилавком в ночную смену могла стоять какая-нибудь молдаванка или дородная хохлушка… Но Патрикеевой повезло. Внутри придорожной торговой точки стоял он – сын Кавказских гор. Красивый, как джигит Зельдин в «Свинарке с пастухом».
Надя бросила у порога чемодан и рванулась к кавказцу.
– Как хорошо, что здесь именно вы!.. Я только вам могу довериться.
– Это приятно… Но я, красавица, не совсем понял. Как так – довериться?
– А вот так!
Патрикеева начала развязывать свой пояс из штор. Узел оказался крутой, а прилавок высокий… Джигит никак не мог понять ее манипуляции ниже пояса, но все движения выглядели очень соблазнительно.
Наконец узел сдался! Надежда размотала пояс и бросила ножны на прилавок. Потом она осторожно подняла оружие, вытащила кинжал на половину длины и поцеловала клинок.
– Это, уважаемый, реликвия… Мой прадедушка воевал на Кавказе.
– Вах!
– Он встречался с самим Шамилем.
– Вах, вах!
– И вот этот кинжал – подарок от имама!.. Он велел беречь вещь и продать ее только в самом крайнем случае. Вот, как у меня сейчас – деньги нужны позарез.
Джигит больше не произнес свое «Вах!», но бережно взял в руки кинжал и ножны…
Любой мужчина любит оружие, если он настоящий мужик. Но этот клинок – произведение искусства… Возможно, что он и не от Шамиля, но серебро в нем есть натуральное, а чеканка старинная.
– И сколько ты, любезная, просишь за эту игрушку.
– Ей цены нет!.. А я прошу всего штуку баксов.
– Это много!.. Даю триста.
– Девятьсот!
– Не пойдет, красавица… Максимум – четыреста.
– Это так вы цените священную реликвию? Шамиль бы на вас обиделся… Ладно! Восемьсот, и точка!
