– Вот именно!.. Дневник для меня – это алиби! Это история… Я ним двадцать пять лет носился. Отец мой – столько же. И до него он по свету колесил. Это же реликвия! Понимать надо.
– Ладно, Семен… Где Лошак? Он работает с этим парнем? И пусть работает… Если тот за час ничего не скажет, то толку все равно не будет. Тогда поедем на Инкерман.
В этот момент дверь со скрежетом распахнулась и на пороге появился белобрысый парень с дикими глазами и с шампурами в руках:
– Убежал он, убежал! Я шашлыки делал, а он Лошака чем-то по башке хлопнул и смылся. Я и не видел ничего… Вхожу я: тот лежит, а этого нет. Сбежал, паскуда!
– Сбежал?! Лопух этот Лошак, осел!.. А ты что орешь? Ишь, глаза выпучил! Ищи! Весь участок осмотри, за домом, в сарае, под машиной!
Олег понял, что больше ничего интересного он здесь не услышит.
Не выпуская из рук своего боевого оружия, он бросился к воротам… Его сразу заметили! Вслед понеслись затихающие вопли Доренко: «В машину, Зоя! Догоним! Я все закоулки знаю. Никуда он не денется…»
Машина рванулась с места.
Миновав опасный путь вдоль обрыва, Доренко резко повернул направо и начал подъем… На вершине, в самом центре дороги, стоял Олег, держа перед собой увесистое двухметровое бревно.
В последний момент он поднял его над собой и бросил в лобовое стекло черной «Волги». Доренко машинально нажал на тормоз, но машина не послушалась и, замерев на мгновение, начала сползать вниз.
Семен очень хорошо знал, что у него там, за спиной. Он что-то крикнул Зое, открыл дверцу и вывалился из машины.
Именно вывалился… Левая нога застряла в ремне безопасности. Он остервенело дергался, цеплялся за кочки и прошлогоднюю траву.
Зоя тоже высунулась из машины, но, оглянувшись, замерла, вцепившись двумя руками в открытую дверцу. Солнце светило ей в спину, и от этого ее развевающиеся волосы выглядели рыжими… Ярко- рыжими!
Олег подбежал к машине, когда она, задрав капот, вздрогнула и, увлекая за собой пассажиров, начала скользить вниз… А затем она стала все быстрее падать, подскакивая на скалистых уступах.
Машина долетела до воды без взрыва…Она глухо шмякнулась в прибойную волну и почти сразу затонула. Здесь у прибрежных скал было глубоко.
Олег резко повернулся и увидел наверху, где он только что стоял с бревном, три фигуры… Они, очевидно, успели лишь к концу финальной сцены и стояли неподвижно, плечом к плечу… В центре, щурясь и прикрывая глаза ладонью, – Савенков. По левую руку – дородный Харитонов, а по правую – маленькая, юркая Лида Туркина… Просто «Три богатыря». Картина маслом!
Доклад Крылова руководству получился сумбурный:
– Нашел я ее, Игорь Михайлович! Нашел нашу пропавшую Зою Шорину.
– И где она?
– Там. – Олег неопределенно махнул рукой вниз, на море. – Очень вредная была женщина. Рыжая бестия!.. Она все это придумала. А Доренко у нее под каблуком был… Чуб он, одним словом!.. Я и его нашел.
– Он-то где?
– Тоже там… Нам ехать надо. Срочно!.. Но нам туда без охраны нельзя. Я там один особняк у бандитов спалил… Виктор Сергеевич, вы не могли бы…
– Понял, Олег… Сейчас Ерофееву позвоним.
– Надо человек пять… Но чтобы вид был грозный.
– Лады, Олег. А куда едем?
– На Фиолент поедем… Там была красивая дача у господина Коровенко.
– У кого?! Так это ты у Зубра дом спалил?.. Ну нет, я так к нему не поеду… Я десять человек захвачу. Или пятнадцать!
– Что это вы все о делах, – улучив момент, вступила в разговор Туркина. – Посмотрите на него: он же на человека не похож!.. Олег, ты не замерз? Хочешь чего-нибудь?
– Хочу!.. Есть хочу смертельно.
Машины остановились у обрыва рядом с тем местом, где в своей пещерке ночевал Олег.
Пока Харитонов расставлял морских пехотинцев, Крылов успел спуститься в свое «логово»… Он вытащил на поверхность пакет с доренковским добром.
Расположились прямо на камнях… Деньги и документы на дачу сразу отложили в сторону – с этим все понятно!..
Ключи, очевидно, были от инкерманского дома Доренко. Савенков сразу определил это, разложив их веером.
– Ясно?
– Нет.
– У тебя, Харитонов, дача есть?
– Не до дачи мне было. Я все время в море…
– Понятно, как в песне: «И вода нам как земля, а экипаж у нас семья»… Олег тоже по дачному делу не специалист… Смотрите, на каждом ключе кусочек пластыря и буковки: «К», «В», «Д», «Ч», «Х».
– Ну и что это?
– А это: комнатка, ворота, дом, чердак, хозблок… Эх вы дачники-неудачники!
Сложнее было с дневником.
Олег, просматривая его по диагонали, остановился на последних десяти страницах и начал отдельные выдержки читать вслух.
Там было все: даты грабежей, фамилия, списки драгоценностей, планы инкерманских подземелий.
– Все сходится, – подытожил Савенков. – И татары эти, что колодец долбили, и ключи, и документы, и дневник… Доренко давно все знал, но сделать ничего не мог. Такой дом купить – это надо много денег. А с других сторон к сокровищам не подобраться… И тут появляется рыжая Зоя…
– Которой он в порыве страсти открывает свой секрет…
– Точно! А она подсказывает, как деньги добыть. И сама активно помогает в этом.
– Все верно!.. Только что мы с тобой, Олег, будем мужу ее говорить. Бедному банкиру, убитому горем?
– А что говорить? Правду говорить.
– Да, это так! «Лучше горькая, но правда, чем красивая, но ложь»… Но ему от этого не легче.
– А ему и так плохо, и так. Жену надо было лучше выбирать… И не по размеру бюста, и не по цвету волос.
– Да, Олег, по выбору жены ты большой специалист. Когда сам жениться-то будешь? Настя в Москве заждалась.
– Всему свое время… Так мы, Игорь Михайлович, и Дибичу подарок привезем.
– Подарок?! Хорош подарочек. Но информация действительно важная. Мы можем ему даже сегодня телеграмму послать, прямо на работу: «Ищите жертвы под персиками на Инкермане… От «Совы» большой привет»… Так? Вся Петровка на уши встанет!
Слушавший все это Харитонов вдруг засуетился:
– Время теряете, ребята. Едем скорей.
Когда они разворачивались у дома с «кремлевским» забором, Олег заметил, что сбитые им вчера ворота лежат на земле.
Они так очень долго будут так лежать – охранять уже почти нечего.
У забора торчала одинокая понурая фигура с забинтованной головой… Когда Лошак увидел в кабине Олега, он, вдруг глупо улыбнувшись, помахал рукой.
Олег тоже поднял руку, а затем приложил ее к груди и склонил голову… Извини, мол, брат, – так
