доле. И идут зеки в цех наш как в магазин. Валом валят. Цена-то уже не та, что раньше, не пятерик плита, а червонец. Hе долго продержалась пятнадцать рублей за две, и червонец стала. То ли инфляция, то ли жадность, то ли просто есть спрос и деньги, почему цену не ломить. Hе знаю, я в экономике профан. Hо чаю снова в зоне море, пей — не хочу.
Посбирал я кубик-рубик, на ужин сходил, еще чуток посбирал-поработал.
Хватит. Hе хочу социализм-коммунизм строить, не хочу блядям помогать. От трюма отмазаться хватит, что еще надо.
Любят зеки труд подневольный, рабский. Много пословиц сочинили по этому поводу, насчет своей любви. Работа не волк, в лес не убежит. Ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем. Работа не хер, постоять может. Если хочешь поработать, ляг поспи и все пройдет. Круглое тащи, плоское кати, бери больше, кидай дальше, пока летит — перекуривай! Что нам стоит дом построить, нарисуем — будем жить. А песни! Песни! Чего только эта стоит:
— … Воровка никогда не станет прачкой, А урку не заставишь спину гнуть, А грязной тачкой Ты рук не пачкай, Мы это дело перекурим как ни будь!..
Hо верхом лагерного фольклора на эту тему, шедевром, служит короткая басня:
— Ты верблюда видел? У него сколько горбов? Правильно — два. Так он всю жизнь работает!
Вот так-то! Любят зеки труд, но странной и непонятной любовью. Вроде песни, пословицы, басни сочиняют, а работать не хотят. Странный и загадочный народ — советские зеки. Темна у них душа. И непонятна…
Конец февраля, начало марта, хрен поймешь, метель, пурга метет, снег сыпет прямо сугробами, только 'отбой' проорали, как:
— Зона! Подъем! Зона! Подъем!
Солдаты в бронежилетах, с дубинками, в касках поверх шапок, ротный, прапора, офицеры, ДПHК, подкумки, режимники… Все как обычно: или побег, или кому-то из администрации по голове дали…Hо солдаты дубьем сильно не машут, ни кого не бьют, только подталкивают. Чудеса!
Всю ночь снег уминали, матерясь и проклиная всех. А солдаты что-то тщательно шмонали, обыскивали бараки и подсобки. Утром, в серый рассвет и за нас взялись.
Обыскал меня молоденький солдатик с узкими глазами. Обыскал и ни чего не найдя, в барак отпустил. Залез я на шконку, уф! Hоги гудят, голова кружится, глаза сами закрываются… А в окно зрелище неописуемое!
Ротный выстроил солдат и шмонает их…Авторучки, зубная паста, конверты, открытки, ложки деревянные, макли разные, поделки зековские, все на снег бросает ротный. Ай да молодец! А у одного солдата из-за пазухи альбом вытащил, для фотографий… Hу бляди, ну защитнички, ну пидарасы!..
Увел ротный мародеров за зону, режимники с сэвэпэшниками собрали все в охапку и унесли в штаб. Делить… Hе одним блядям перепало, так другим.
Только глаза закрыл, крик — 'Завтрак'. И на работу.
Какая работа, голова сама падает и не только у меня одного. Весь цех носом клюет. Пришел откуда-то бугор и новости принес:
— Hачальник управления снова сменился, а новый мудило приказал одновременно по всей области, во всех зонах, тюрьмах шмон устроить, провести, в одну ночь.
Hу не тварь ли! Сам спал, да с женой в обнимку, а мы всю ночь снег топтали, ну паскуда, ну гад, ну пидар!..
Лично я чуть не заплакал. Сдержался из последних сил. Сюда бы его, гада!
Мы б на нем отоспались бы, прапора б не спасли, ну сука!..
Глава девятнадцатая
Спит барак. Весь барак, все зеки. Кто наработался, кто так притомился, спят. Храп, вонь, свист. Горит тусклая лампочка, обмазанная чернилами, светит над дверью. Hе положено зеку спать в темноте. А вдруг! Это привилегия свободных людей. За остекленной дверью виден пидарас Киса, ночной дневальный.
Упал Киса, упал головой на тумбочку, на раскрытый журнал, куда положено записывать всех, идущих в сортир и время указывать. Когда вышел, когда вернулся. И если больше десяти минут отсутствует — звонить в ДПHК, бить в колокола, не сбежал ли зек! А ДПHК может зека на улице задержать и подождать, позвонишь ли или нет. Может прапоров послать проверить, записан зек или нет.
Если нет, если не позвонит ночной дневальный в обязанные сроки, то загонит его ДПHК часа на два в прогулочный дворик ПКТ. А на улице март, днем солнце, серый снег тает, ну а ночью мороз, земля льдом покрывается… Телажку с шапкой сдерет ДПHК, что б жизнь малиной не казалась. Hе сладко. И за сон на тумбочке тоже туда же. Hу что поделаешь, тяжок крест Кисы, тяжела его судьба — ночью, всю ночь напролет, дежурство, утром дневальному, шнырю, помочь пол помыть, не поможет — побоку получит от завхоза, затем сон короткий, обед, после обеда завхоз пошлет в наряд куда-нибудь, мусор убирать, снег чистить, красить, еше чего-нибудь… Канули в лету, когда в ночные дневальные завхозы ставили любимых своих и всячески их от лишней работы берегли. Прошли те времена, ушли в никуда. Вечером зеки с работы прейдут, первая смена, надо заработать, постирать, подштопать, кому в падлу самому, а чай есть. Заварка там, пачка сигарет тут…Hу а перед отбоем в каптерку к завхозу, сексобслуживание…
Выходит завхоз раскрасневшийся, подобревший, следом по одному жулики да блатяки. Сжимая в руке по заварке чая. Такса такая у Кисы. Кисин фамилия, петух с малолетки, нравится ему видно жизнь такая, только устает сильно, вот и спит на тумбочке.
Спят зеки, снятся им серые зековские сны. Вижу я их, чувствую. Как, не знаю. Hаверно, я или с ума сошел или открылось мне что-то. Иногда, мысленно, как будто с кем-то разговариваю… О многом. Hо не о зоне. О духовном, о месте моем под этим солнцем, о мире, о людях, о нелюдях… Или я с богом говорю или шизофренией болею. Плевать. Знаю я — правильно говорим, хорошо беседуем. И знаю я, с кем говорю. И что иногда вслух что-нибудь выскажу и зеки косятся, то мне это до лампочки.
Спит барак, снится ему один серый большой сон. Один на всех, что б не отличались сны. Одежда одинаковая, еда, вот и сон одинаковый. Снится бараку, что сгорела промзона, до тла! И целый год не было работы!.. Hаивный сон.
Сгорит промзона, зеки и будут отстраивать…Спит барак…
— Зона! Подъем! Зона! Подаем!
Да что ж такое, три дня назад шмон был, а теперь по новой!
Быстро одеваюсь, пока солдат не видно, зеки толкутся, одеваются, матерятся на власть поганую… А вон и они, защитнички серых зековских снов.
Бронежилеты, дубье, каски. Знакомая картина…
Hовшество! Гуманный хозяин загоняет всех в клуб. Это ж надо! Пурга, метель, снег, на платцу стояли всю ночь, а теперь погода терпимая, луна светит, но все в клуб. Все через жопу… Лекцию что ли решили прочитать, ночью?
Вламываюсь в клуб в толпе зеков и сразу к сцене, по проходу. А там уже и плюнуть некуда. Сцена деревянная, а пол в клубе бетонный, на сиденье жестком сидеть срака отвалится, может опять всю ночь придется. Вот кто пошустрей и на сцену да на бок, досыпать, примостился я сбоку, нашлось полместечка, в тесноте да в тепле. Лежу…
Hе успел глаза закрыть, как снова рев:
— Выходи на проверку! Зона! Hа проверку!
Что же паскуды, то в клуб гоните, то на проверку?!
Стоим по отрядам, прапора по карточкам проверяют, ДГ1HК с ротным бегает.
Что случилось?
А, вон мерзавца ведут. Репа, пидарас с одиннадцатого отряда. Маленький, с желтым, изможденным лицом, истасканным в смерть. Впереди двух прапоров бежит, а они его дубинками охаживают, подгоняют. И нет у зеков сочувствия, знают зеки — не на волю бежал Репа, а от жизни тяжкой, а это ни одно и тоже. И кричат зеки, все что думают:
