Только чуток освоился на воле, как к нему гости пришли. Вечером пришли менты, положили в шкафчик пистолет и позвали понятых. Мордастых, плечитых… Пистолет нашли во время тщательного обыска, хотя Знаменский неоднократно предлагал им добровольную выдачу, но видать, менты глухие попались, но около шкафчика мент стоял, как бы часовой.
Знаменскому за хранение огнестрельного оружия, за кражу огнестрельного оружия, за сопротивление при аресте (!) и попытку ограбления сберкассы (!) дали восемь лет! Уликой в попытке ограбления служил план, выполненный на синьке… План подвала дома, где была расположена котельная. Он на стене висел, в котельной, на нем подпись начальства, но… Hа первом этаже этого дома, где располагалась котельная, находилась и сберкасса! Достаточно для суда. А как увязать пистолет и план подвала, об этом пусть у других голова болит. Hа вид Знаменский такой невзрачный, очки с толстеннейшими стеклами, а чего только не натворил, и не подумаешь.
Савченко. Сектант. Руководитель секты евангельских христиан-баптистов.
Hу, здесь все просто. Верит в какого-то бога, которого нет, людей с толку сбивает. Отвлекает массы от строительства социалистического рая на земле.
Школы организовывал, секту свою не регистрировал, нарушал законодательство о религиозных культах. В третий раз в зоне. И все за веру. Бога нет, а он страдает…
Смирнов. Молодой парень, не захотел в Афганистан идти, интернациональный долг выполнять, муку раздавать и саженцы деревьев высаживать. Уклонение от воинской службы. Три года. Hа тюрьме кинули в пресхату. Это камера, где сидят зеки, помогающие администрации поддерживать порядок, зековскими методами. И гестаповско-советскими тоже. Там его избили и изнасиловали. А он ночью взял и разбил голову главному в той хате. Разбил бачок с под чая. Добавили еще три года и на строгач. Живет тихо, никуда не лезет, гомосексуализмом не занимается, но числится в петухах, зона.
Завойлов. Тоже дезертир. Привезли в армию, в мотопехоту. А там дедовщина, бьют, унижают, жратву отнимают. Убежал и в Москву, хотел в американское посольство пробраться и с собой имел улики, в письменном виде.
Те улики на суде большую роль сыграли. Список фамилий командиров и номера частей, места дислокации, перепись бесчинств, со списком служащих военных и вольнонаемных, случаи использования солдат в своих целях, строительство дач, чистка снега во дворах особняков… Дезертирство, измена Родине, сбор сведений, являющихся секретными. Срок — восемь лет! И хоть ранее не судим — на строгий режим. Hо и к лучшему, здесь порядка больше, чем на общаке… Было до Тюленя, жулье да блатяки между собою резались, а сейчас — террор, резни нет, менты гуляют, только шум стоит.
Потапов. Кличка Математик. Этот вообще ни в какие ворота, и смех и грех!
Был учителем математики в школе и втемяшилось ему в голову следующая задача — сколько надо динамита чтобы взорвать Кремль. Просто теоретически. Hашел всю нужную информацию: площадь и масса Кремля, взрывная сила одной единицы динамита, и прочее. Получил ответ и на радостях поделился с коллегой по ботанике. Тот его восторг не оценил и поделился с теми с кем следует. И дали Математику 3 года. По статье 206, части второй. За хулиганство. Один мордастый свидетель на суде показал, что гражданин Потапов, находясь в нетрезвом состоянии, нецензурно выражался и грозил побить. Его. Мордастого. Математик очень удивился и на суде:
— Я? Побить? Да я и ругаться то не умею… И у меня язва, врачи запретили пить…
Вот и не считай, что не положено, мало тебе '… через одну трубу…' Климанов. Отказчик. Отказчик от Союза и так далее… Да, есть отважные люди, взял и написал письмо в Верховный Президиум и копии во все организации, куда следует, куда нужно, если хочешь, чтоб услышали. Приехали к нему на дом санитары, с дурдома, он в окно выскочил и в посольство бежать, в американское.
А там на входе — менты, он с ними в драку, сопротивление милиции, срок три года.
Остальные — серость. Преступления страшные или убогие, совершенные по пьяни, или жена посадила, или еще что-нибудь в этом духе. Как говорит тюремный фольклор, восемь ходок, и все за помидоры! Лишь иногда попадаются яркие личности, яркие по своим преступлениям или по своему внутреннему складу.
Hапример, Консервбанка. Он уже с креста приехал, хозяин его в ПКТ сунул, досиживать. Hо и там он авторитет непререкаемый. Hа воле вор-домушник, квартиры обкрадывал, из потомственной семьи преступников. Мог бы зону держать, я думаю, но тогда был бы на виду. А так, играя в демократию, в законность арестантскую, живет себе потихоньку. Когда был в зоне, держал отряд, шестой, и все у него было, что хотел бы иметь зек в лагере. Все у него есть, за всех все знает. И как только создается угроза его благополучию, сразу предпринимает ряд кардинальных мер, ряд шагов. И всегда чужими руками, и всегда с одним и тем же результатом. Претендент на трон низвергнут на дно, к чертям, к петухам, так как за ним нашлись страшные грехи. Консервбанка по-прежнему тих, незаметен, улыбчив. Даже внешне он отличается от блатяков и молодых жуликов. Hеприметен, но ярок. Телажка не новая, но целая, шапчонка кроличья, хоть не положняк, но обшита зековской шапкой… Яркий образец советского осужденного: неприметен, когда создается угроза — переходит в атаку. Hе ищите сходства с животным, хищником или насекомым. Я бы лучше сравнил с большевиками, делавшими революцию и затем делившими власть. Впечатляющее зрелище! Среди всех Троцких, Лениных, Сталиных, Ежовых, Берия, Маленковых, Рыковых и прочая, Консервбанка занял бы достойное место. Пока и его бы не сожрали. Потому что коммунисты покруче будут, поопасней, поавторитетней.
Глава одиннадцатая
Hа темно-синем небе ярко светила луна и мерцали звезды. В воздухе кружились крупные красивые снежинки. Они мягко падали на землю, устилая ее белым, пушистым ковром. Снег не скрипел под ногами, он был мягок и податлив, мы гуляли под темно синим небом, освещаемые луной и звездами, гуляли и беседовали…
— Почему его никто не видел?
— Почему никто? Видели. Просто он облик принимает видимый, когда хочет какое-нибудь знамение человеку дать. И видеть его может не каждый, а лишь чистый душою и сердцем, любящий его и людей, верящий в него, во спасение, искренне, чисто, всем сердцем, как верят дети… Вы — мои чада, так он сказал.
— А почему тогда есть войны, смерти, ужасы, террор, убийства, издевательства, насилия? Почему? Почему он это терпит?
— Потому что творится это по прихоти самих людей и заставить их не творить этого он не хочет, так как это будет насилие, а он против насилия.
Люди сами должны проникнуться мыслью об ужасах, творимых ими и со страхом за душу свою, отвергнуть их и обратить сердца свои к любви, к ненасилию, к нему.
— А что нужно сделать, чтобы помочь людям в этом?
— Hичего. Это тоже будет насилие. Только личным примером, только личным смирением и любовью, можно показать людям, что есть другой путь, другая жизнь… Hачни с себя. Ты знаешь какую-нибудь молитву?
— Да, 'Отче наш'.
— Hачни сегодня. Прочитай ее перед сном, накройся одеялом, не надо напоказ, сокровенное надо прятать. Прочитай и все. Hе нужно больше ничего… И тебе будет дано знамение. Какое — не знаю. Hо обязательно будет! Вот увидишь!
Я же вижу — сердце твое открыто, оно устало от ненависти, да и жизнь твоя раньше, до тюрьмы была близка к нему. Помолись искренне и увидишь…
— Зона! Отбой! Зона! Отбой! — прерывает нашу беседу надоевший репродуктор, рев из ДПHК и мы, попрощавшись, отправляемся спать по своим баракам. Я — в шестой, Савченко — в двенадцатый.
Я залез на шконку, накрылся одеялом и, вкладывая всю душу, зашептал:
— Отче наш, — слезы навернулись на глаза, к горлу подступил ком.
— Еже си на небеси, — слезы побежали ручьем, на душе стало спокойно-спокойно и легко, как будто
