На этот раз душещипательная лирика понадобилась самому Слащову.
Это была странная личность. Все знали, что именно он командует в Крыму. Он, а не барон Врангель.
Легенды о Слащове ходили уже больше года. Этот генерал часто сам ходил в атаки, прихватив в карман пару горстей семечек. Он шел под пулями в полный рост, лузгая семечки и изредка постреливая из нагана.
Любовница Слащова всегда была при нем. Она ходила в Черкесске и в офицерской форме.
Слащов любил кокаин. Он мог устраивать попойки даже с младшими офицерами. Вокруг него все было наполнено театральщиной. Генерал ощущал себя главным героем самой страшной шекспировской трагедии… А еще он любил плакать под песни Вертинского.
Впервые Александра Николаевича притащили к Слащову еще в Одессе, когда маячила надежда на победу белого движения… Это было давно, Год назад!
Сейчас Слащов командовал обороной Перекопа, а Врангель уже переехал на пароход «Великий князь Александр Михайлович». Капитаном этого корабля был грек, который знал и любил Вертинского. Завтра он готов был взять к себе певца и увезти их вместе с бароном в Константинополь.
Адъютанты Слащова подхватили сонного Вертинского и потащили вниз, в ресторан, откуда доносились визги и звон посуды.
Генерал был в центре зала и все действие держалось на нем… Сегодня Вертинскому даже не пришлось петь. В ресторанном зале кто-то недавно разобрал рояль, а пианино было лишь на третьем этаже. Пока адъютанты стаскивали его, ломая мраморные ступени, Слащов беседовал с Александром Николаевичем. Говорил лозунгами и так громко, чтоб в зале все слышали:
– Пока у меня семечек хватит, Перекоп не сдам! Соберу в Севастополе всю штатскую сволочь и всех отправлю на фронт. Почему мы должны спасать этих тыловых крыс, сидящих на чемоданах? Всех на фронт!
Вокруг послышались одобрительные возгласы… И Вертинский понимал, что Слащов прав. По Севастополю бродили толпы дезертиров. На каждом перекрестке продавались паспорта и визы любых стран. Спекулянты старались скупить любые вещи, сбрасывая корниловские деньги, которые все называли «колокольчиками»… Все готовились к бегству, а это приближало поражение.
Адъютанты уже втаскивали в зал пианино, когда к Слащову подскочил полковник и передал лист бумаги.
Через минуту генерал выбежал из ресторана с криком: «Дождались! Теперь их невозможно сдержать! Через три дня – ждите гостей».
Все офицеры рванулись за Слащовым, а оставшиеся обыватели молча разошлись. Никто ни о чем не спрашивал. Все понимали, что большевики прорвали Перекоп и за три-пять дней займут весь Крым. По опыту Харькова и Ростова все знали, что ЧК сразу начнет сортировку: кого к стенке, кого подождать…
Утром следующего дня Вертинский был на пароходе «Великий князь Александр Михайлович».
В суматохе Александр Николаевич не простился с Собиновым и Плевицкой, которые жили в соседних номерах.
Когда берег начал удаляться, певцу вдруг вспомнился князь Дмитрий Яблонский. Он так и не приехал в Севастополь… Плохо, если погиб по дороге. А мог просто застрять в своей Массандре.
В этот день Яблонский выехал, наконец, из Массандры. Три грузовичка стали спускаться вниз, к Ялте.
Город моментально узнал о прорыве Перекопа. В таких случаях говорят, что все превратилось в растревоженный муравейник. Часть народа схватила свои вещи и стала продвигаться в порт. Множество темных личностей начали грабить опустевшие квартиры, магазины, гостиницы. Самые сознательные подались в окрестные леса, где создавались отряды красных партизан.
Князь ехал рядом с шофером в первой машине. На таком же месте во второй машине сидела Наталья Ларина. В третьей машине – кассир со старым портфельчиком и со смешной фамилией Утюгов. Он был худой, нескладный, но очень дотошный. Кассир считал, что лично отвечает за весь груз, пытаясь держать в поле зрения каждую машину.
На выезде из Ялты их остановили первый раз. Три бандитских личности с наганами перекрыли дорогу и попытались захватить грузовики. Но юнкера вытащили пулемет из первой машины и заставили бандитов разобрать баррикаду из придорожных скамеек.
Второй раз колонну остановили уже при подходе к Ливадии. Это было более серьезно. Перед машиной Яблонского взорвалась граната, и из придорожных зарослей прозвучал десяток предупредительных выстрелов – не по машинам, а рядом. Вокруг, да около.
Князь не успел дать команду, а шоферы всех трех машин лихо развернулись. Юнкера начали палить из пулеметов и из своих винтовочек по кустам… Боясь преследования, водитель первой машины свернул с основной дороги на проселок, который вел вверх в горы.
Они поднялись по серпантину на две сотни метров и остановились.
Отсюда, сверху было видно, что по основной дороге двигаются телеги с вооруженными людьми. Это была странная армия – без формы, без офицеров, но со знаменами красного цвета.
Яблонский быстро понял, что верные Слащову воины держат центр Ялты – все, что вокруг порта. Сухопутная дорога на Севастополь уже никого не интересовала. Она извивалась вдоль моря почти до мыса Сарыч. Над Форосом шел подъем на Байдарский перевал. И на всем пути были десятки мест для удобных атак красных партизан… Спастись можно было только морем.
Они оказались в западне. Последнее, что оставалось попытаться подняться наверх и оттуда проехать на Симферополь или Бахчисарай. Правда, и там их могли перехватить. И уже не партизанские отряды, а красные эскадроны, рванувшие от Перекопа в прорыв.
Яблонский объявил привал… Дорогу, на которой они находились, использовали очень редко. Ни карета, ни телега по ней не проедут. Дорога только для ослов и вот таких грузовичков, которым больше некуда деваться.
Странно, но никто, кроме князя не чувствовал себя в мышеловке… Поляна, где они стояли, была просторной и солнечной. Юнкера затеяли игру в футбол, пиная ногами какой-то сверток. Кассир Утюгов ходил от машины к машине, проверяя и охраняя. Водители осматривали моторы своих грузовиков.
Дмитрий Николаевич удивился, что никто не испуган, никто не вспоминает, что час назад в них стреляли и почти окружили…
По всем правилам военной науки при таком привале надо было организовать посты на дороге – один выше, а другой ниже стоянки… Яблонский распорядился и шесть юнкеров ушли в дозор.
Сам князь увлек Наталью в самый дальний край поляны. Казалось, что здесь все заканчивается обрывом, но вдоль каменной стены довольно широкая тропинка тянулась еще долго. Снизу на очередном уступе росли сосны, которые своими вершинами прикрывали эту тропу.
Пройдя метров сорок, они обогнули утес и оказались на еще одной поляне, но очень маленькой… Сразу за утесом в скале была щель – дыра неправильной формы чуть больше, чем метр на метр.
Яблонский подошел поближе к пещере, наклонился и заглянул внутрь… Стало ясно, что это не выемка в скале. Сразу за низким входом стены расширялись, а потолок поднимался вверх, позволяя стоять в полный рост.
Сообразительная Наталья принесла охапку сухих сосновых веток. Смолистый веник быстро вспыхнул и осветил огромный зал с серыми неровными стенами. Впереди была площадка ровного пола, но затем он обрывался и уходил вниз, откуда тянуло холодом глубокой пещеры.
Когда факел погас, они оказались в полумраке… Война войной, но у Яблонского вдруг появились весьма шаловливые мысли. Он развернулся, схватил свою Натали в охапку и жадно поцеловал. Возможно, в этой пещере жили когда-то древние люди. И они также обнимали своих дикарок и тащили их в угол на ложе из медвежьих шкур.
Потом князь будет всю жизнь вспоминать этот поцелуй. И потому, что он был самым ярким в их жизни. И потому, что он был последним…
Крупные камни, лежавшие перед выходом, позволяли заложить отверстие так, что снаружи почти ничего не будет видно.
Возвращаясь на основную поляну, Яблонский понимал, что у него родился самый реальный план… Пути
