не получит их назад, может усомниться в его, Горелова, честности. Это страшило больше всего.
Он старался жить так, чтобы все вокруг знали – это самый честный, порядочный, добрый, справедливый, самый спокойный и трезвый. Одним словом – самый правильный.
Мысль об этом была для него самой большой радостью. С какого-то момента он даже начал слышать голоса за своей спиной: «Ах, какой хороший человек Горелов; такие люди будут в светлом будущем; мы все должны равняться на него…».
Может быть никто ничего и не говорил или говорили совсем другое. Но он был уверен, что иначе о нем думать не могут.
Именно поэтому уход жены оказался для него ударом.
Произошло это вдруг. Без ругани, без скандалов. Всего за неделю до бегства она начала говорить, что он скучный, что у него нет друзей, что все вокруг живут богато, а он денег на машину заработать не может… В последний день она сказала, что он слишком правильный, а поэтому – пресный.
Она нашла действительно обидное для него слово. И она была не права.
Горелов был человеком страстным. Еще бы – всю жизнь работать на образ праведника… Просто многие за страсть принимают ее внешние проявления – горящие глаза, возгласы, гримасы и ужимки. Это часто бутафория, выпускание пара. Настоящие эмоции должны не гореть, а долго тлеть внутри…
В день ухода жены у Горелова сразу появился новый пунктик, новая маленькая страстишка. Она быстро росла и уже к вечеру вытеснила ту, старую. Стремление быть идеально хорошим человеком поблекло и на его листе разместилась страсть доказать ей, что она не права. Не вернуть жену, а доказать, что он не скучный, не пресный, не бедный.
Поскольку два первых определения почти невозможно измерить, Горелов сосредоточился на последнем.
Уже через год после нескольких встреч с Ильей Баскиным он имел столько денег, что мог бы купить шикарную иномарку. И даже две… Но он приобрел себе старые «Жигули». И всего лишь «семерку».
Работал Горелов по конкретным заданиям. Баскин передавал ему списки интересующих его людей, а уж он «шерстил» их по своим учетам, картотекам, фондам.
Со временем пришлось сделать дома два тайника – для денег и для очередной порции документов, которые чаще всего представляли собой ксерокопии.
Деньги накапливались, а документы приходили и уходили. И Горелову стало их жалко. Он понимал, что Баскин платит лишь крохи за столь ценный товар. Эти бумаги стоят в десятки, в сотни раз больше!
Горелов решил начать свою игру. Не бросать Баскина, нет, но сплавлять ему менее ценную информацию. Сливки же оставлять у себя.
Около года он копил свой архив. Но бумажки в ящике под паркетным полом сами по себе не грели. Они приобретают свою силу только тогда, когда они работают. С их помощью можно держать на крючке не один десяток сильных мира сего, а значит иметь деньги и некоторую, пусть тайную, власть.
Горелов четко знал, что большинство агентов и разведчиков «горят» на связи. Не на самой работе, не на сборе информации, а на встречах, на личном контакте.
Именно потому он так долго не решался встретиться с Павленко, которого выбрал себе в качестве пробного камня.
Готовился он по всем правилам: изучение места встречи и путей отхода, легендирование своего пребывания в точке, контрнаблюдение, грим, псевдоним.
«Парнасом» он назвал себя случайно. Просто пришло в голову красивое слово, точный смысл которого он не помнил. В первый момент он даже решил, что это конь с крыльями.
Словарь сообщил, что Парнас – гора, где жил Аполлон со своими музами. Подходяще! Вот Павленко и будет первой «музой» на этой горе. И регулярно будет петь свои песенки под мою дудку…
Для встречи с Павленко Горелов решил взять всего один документ. Самый убойный. Для начала хватит…
Горелов поплелся на кухню. В своей квартире он больше всего не любил это место. Здесь ему всегда вспоминалась жена. Не в кровати, не у телевизора, а здесь – у плиты, около гор грязной посуды, которую рано или поздно все равно приходилось мыть самому.
Завтракать не хотелось. Да и времени до встречи оставалось всего три часа. Не так уж много. Надо на всякий случай провериться, оставить машину на Ленинском проспекте у дальнего выхода из Парка Горького, а самому заранее подойти к главному входу. Даже если Павленко приведет с собой кого-нибудь, они не будут сразу вступать в игру. Им надо изучить противника, дать ему раскрыться, услышать его предложение. А он, Горелов, поведет Павленко через весь парк, а у Голицинских прудов бросит его и по дорожке устремится к боковому выходу, к своей машине. И уж тут его не догнать. Даже если им сообщат по рации – машинам не успеть развернуться от Крымского моста…
Савенков толкался у главного входа в Парк Горького с большим букетом астр. Он считал, что это была отличная маскировка – трудно представить себе сыщика такой комплекции, да еще с цветами. Так, перезрелый ухажер ждет даму своего сердца. Этот образ подчеркивали попеременные нетерпеливые взгляды на часы и вдаль, на толпу у колонн главного входа. Там, под одной из них стоял взволнованный Павленко.
Держался он сносно. Нервное состояние вполне соответствовало моменту. В сторону Савенкова не смотрел, помня строжайший запрет. Но зачем же все время чесать грудь, где был прилеплен микрофон!
Полдень. Час икс! Савенков чуть приблизился к Павленко, но развернулся к нему спиной. Так надежнее – именно в последнюю минуту «Парнас» будет самым внимательным образом рассматривать окружающих. Правда, можно пропустить момент встречи, но потерять их из виду Савенков не боялся – в карманах Павленко находились две большие зажигалки с радиомаячками. И не просто зажигалки, а с улыбающимися портретами кандидата в депутаты господина Павленко. От такого подарка «Парнас» не должен отказаться.
Когда в три минуты первого Савенков оглянулся, Павленко у колонны уже не было.
Очень не хотелось проявлять себя, но и отпускать объект более, чем на триста метров опасно… Савенков прикрылся букетом, извлек спрятанный под воротником рубашки наушник и водрузил его на место. Есть сигнал!
Он догнал их на центральной аллее.
Два уже немолодых человека шли неторопливо и с виду мирно беседовали о своих делах… На первый взгляд «Парнас» мог привлечь внимание только одним – нелепо смотрелась на нем в такую жару кепка – лужковка. Да еще огромные зеркальные очки, напрочь скрывающие глаза, и усы, более темные и пушистые, чем остальная растительность.
Савенков пристроился за парочкой метрах в десяти, отбросил букет и стал на ходу производить странные манипуляции в своей сумке. Сейчас, когда он их видел, радиосигнал от зажигалок был не нужен. Но приемник в сумке упорно не переключался на микрофоны, которыми был облеплен Павленко.
Наконец Савенков услышал голоса:
– Нет, господин Павленко, деньги меня не интересуют. Пока не интересуют.
– И что вы хотите?
– Хочу, чтоб вы были депутатом. Вы должны быть моим человеком в Думе.
– Зачем?
– Не спешите, Павленко. Всему свое время. И не бойтесь. Я не заставлю вас воровать. Так, мелкие услуги для больших людей.
– Но я мало что смогу там сделать.
– Сможете, Павленко. Тем более, надеюсь, вы там будете не один.
– А если я откажусь?
– Не откажетесь. До выборов, если я сброшу эти документы – вас прокатят с большим приветом. Народ не любит стукачей. А после выборов… Кстати, чтоб вы не отказались после выборов – напишите мне подробную бумагу.
– Какую?
– Напишите, кого и как вы закладывали. Напишите, что идете в думу не народу помогать, а деньги заколачивать.
