роли Хлопуши.
И еще, он курил! Но не как все, а одну за другой. Его фирменной фишкой было прикуривать себе следующую сигарету от своей же предыдущей.
Первая сцена в спектакле была очень сложной. Станкевич считал, что именно в ней заложено для зрителя зерно прозрения и «момент истины».
На подмостках стоит стол. На столе блюдечко с яблочком. А рядом влюбленный парень в джинсах по имени Парис. Он объясняет, что с риском для жизни достал у Минотавра волшебное яблоко для вечной молодости.
Поскольку любовь зла, храбрый Парис протягивает фрукт Елене. Он-то, наивный, думает, что его красавица поделит яблоко пополам.
Публика замирает! А Прекрасная Леночка хватает волшебный плод, подбегает на край сцены и, на виду у зрителя пожирает яблоко. Не интеллигентно ест его, а грызет, хрумкает и чавкает.
В первые ряды должны лететь брызги яблочного сока!
Вот такая была гениальная задумка Станкевича.
И он очень боялся, что тридцатилетняя Ира Полонская не справится в этом месте. Здесь нужен взрывной характер, азарт и кураж. У актрисы должно быть четкое ощущение, что именно она богиня!
А Полонская на прежних репетициях вяло держала бутафорское яблоко и делала вид, что жует.
Когда приблизился важный момент, и Парис в джинсах протянул Ирине красный аппетитный плод, Борис Германович не выдержал и закричал:
– Стоп! Всё не так! Это аллегория. Елена должна смотреть на яблоко, как голодный бомж на бутерброд с ветчиной.
Он вбежал на сцену и фривольно подпихнул актрису, шлепнув ее ниже поясницы.
– Иди, Ирочка, вниз и садись на первый ряд. Смотри и учись, как играют корифеи! Тяни мне яблоко, Парис!
Полонская села и стала смотреть на двух своих любовников – на бывшего Бориса Станкевича и на нынешнего Илью Гаранина.
Это было забавно! Ее мужчины играли сцену вместе. И совсем близко, всего в двух метрах от нее.
Вот Парис в джинсах протянул тарелочку с яблоком, а режиссер, изображавший Елену, жадно схватил фрукт и подошел на самый край помоста.
Софиты светили ему в лицо, которое в этот момент было наглым, алчным и ехидным. Станкевич медленно сгибал руку и подносил яблоко ко рту.
Потом он резко, со звонким хрустом откусил кусок, и брызги сока сверкнули в лучах прожекторов.
Он откусил и собрался жевать. Но вдруг его лицо застыло, а глаза выпучились.
Станкевич шагнул вперед, проваливаясь в партер. Он в последний раз взмахнул крыльями, упал на колени Полонской, больно ударив ее головой в живот.
В этот момент он был еще жив! Режиссер дернулся два раза и замер…
Через двадцать минут в зале было полно сыщиков, экспертов и журналистов.
Полковник Юрий Смолкин осторожно поднял надкусанное яблоко и передал пожилому криминалисту. Тот понюхал и почему-то обратился к Ирине Полонской.
– Цианид! Вот вы говорите, что после укуса он жил пять-шесть секунд? Странно! Я бы умер немедленно.
Рано утром Струговы вышли на платформу Московского вокзала.
Пока они с вещами тащились к выходу на площадь Восстания, они совсем не ощущали, что в ста метрах начинается Невский проспект, ведущий к Адмиралтейству и Дворцовой площади.
Но, когда устроились в такси, жить стало веселее.
Через две минуты они проезжали Аничков мост через Фонтанку. И не столько сам мост, а знаменитые конные скульптуры Петра Клодта.
Справа и слева при въезде и выезде четыре голых атлета удерживали четырех коней.
Андрей Стругов вспомнил короткий стишок. Его бабушка рассказывала шепотом и сообщила, что слышала это от своей бабушки:
«На Аничковом мосту стоят четыре попы
На удивленье всей Европы…»
И вскоре промелькнул Гостиный двор, а потом колоннада Казанского собора, река Мойка и проезд между Зимним дворцом и Адмиралтейством.
Через Неву переехали по Дворцовому мосту и оказались на стрелке Васильевского острова. Повернув на Университетскую набережную, они оставили позади Ростральные колонны, здание Биржи, Зоологический музей и Кунсткамеру.
Сразу за Академией Художеств они попали на Шестую линию Васильевского острова. Здесь в одном из домов на втором этаже теперь будет располагаться корпункт еженедельника «Зубр».
Андрей с Татьяной быстро освоились в уютной и полностью оборудованной квартире номер шесть.
Кухня – она всегда будет кухней.
Спальня останется спальней.
А кабинет и гостиная постепенно преобразуются в редакционные помещения для работы с компьютерами и для встреч с нужными людьми.
Днем позвонил первый посетитель.
Это был частный детектив, нанятый страховой конторой «Петропавловка».
Намекая на знаменитую крепость, страховщики заявляли о своей надежности и старых традициях.
Пока Таня на кухне готовила кофе, молодой детектив Петя Бурлаков в гостиной объяснял Стругову суть дела.
– Мне сказали, Андрей, что вы собираетесь писать статью о краже маски из Кунсткамеры.
– Да, главный редактор сказал, что это очень любопытное дело.
– Любопытного тут мало. Я сразу запутался в этих канадских индейцах, в ритуальных масках, в этнографии. Но страховая фирма обещала хорошие деньги. Приходится крутиться.
– Скажите, Петр, а причем тут страховщики.
– Так вы ничего не знаете? Объясняю! В Кунсткамере была временная выставка масок. Хозяин коллекции, бизнесмен Ефим Романовский, как и положено, застраховал каждую маску в фирме «Петропавловка».
– Каждую? А почему не все сразу.
– Точно, Андрей! И мне это показалось странным. Но можно и так. Но хозяин – барин!
– Скажи, Петя, а все маски одной стоимости.
– Если бы так, Андрюша! Какие-то африканские чучела страховались на пять тысяч долларов, а японские на десять. Но вот эту доску Ефим Романовский оценил в миллион долларов. Именно ту, которую потом украли.
– Что это за маска?
– Смотри фото, Андрей! Широкая доска для плясок вокруг вигвама. Это называется маска-наголовник племени Сквамиш. Они жили на острове Ванкувер.
– Да, красивая вещица.
– Примитив, Андрей. Полный отстой! Хуже, чем хохлома с вашего Арбата. Резная панель с дырками
