Даже при легком волнении с таким подносом трудно пройти на нос катера.
Но сейчас был полный штиль!
Поставив всё на плоский капот, Странник призывно звякнул стаканом.
Иван обернулся и отложил удочку. Он-то думал, что делает это на минуту, а оказалось, что навсегда.
Они подняли коньяк и чокнулись.
– Спасибо тебе, Ваня! Возможно, что мне еще понадобится твоя помощь. Намечается еще один вернисаж.
– В Кунсткамеру больше не полезу!
– Нет, Иван, это в другом месте.
– Тогда обращайся. За такие хорошие деньги я всю жизнь готов работать.
– Спасибо! И давай выпьем! За успех нашего дела.
– За удачу, Странник! У нас это называется «фарт».
Ваня Сидоров выпил коньяк залпом, быстро взял в левую руку красивое зеленое яблочко и откусил.
Всё произошло мгновенно! Он даже не начал жевать. Он сразу вздрогнул и завалился спиной назад.
Странник сбросил в воду поднос с миской и пустыми стаканами. Потом подтащил тело Ивана на капот поближе к лобовому стеклу каюты.
Первым делом хозяин расстегнул булавки на карманах Сидорова, открыл молнии и вынул три пачки полновесных американских долларов.
Вернувшись в каюту, Странник спрятал деньги в сумку, выбросил за борт шприц и вытащил из-под стола метровый обрезок трамвайного рельса с двумя дырками по концам.
Привязывая железяку к Ивану, убийца не очень боялся, что его увидят. Больших кораблей не было видно. До правого берега километр, но катер повернут к нему кормой. А на левом берегу Петергоф. Это далеко! Оттуда даже с телескопом ничего не заметить…
Еще раз оглядевшись, Странник подвинул тело с куском рельса на край катера и аккуратно спихнул за борт.
Теперь надо срочно возвращаться!
Банька уже готова…
Полковник понял, что самое интересное где-то в конце дневника. Он нашел дату 26 октября 1917 года. С этого момента начиналось очень многое…
Он хотел читать, но передумал.
Юрий Смолкин был педант. Он никогда не заглядывал в конец детективного романа, чтоб узнать, кто у кого украл кораллы.
Тетрадка была не очень толстая, а почерк этнографа был изумительный. Единственно, что мешало, так это масса твердых знаков в конце слов и неуместные буквы «ять»…
Зиновий Полонский на самом деле писал живо и с легким юмором. В феврале молодой профессор сожалел об уходе Николая Второго. Понятно, что царизм всех достал, что всем надоело вранье и коррупция, но новые лидеры могли быть еще хуже.
В апреле этнограф еще надеялся, что смута скоро пройдет, и все снова станут жить в мире и согласии. Но для страховки Зиновий Иванович начал предпринимать меры предосторожности.
Ему было всего тридцать три года, но молодой ученый был старшим в семье и сам принимал решения.
До лета Зиновий Полонский продал всё, что можно было продать – каменный особняк в районе Выборга, коллекции картин, серебра и фарфора. Он снял все деньги с банковских счетов и начал знакомиться с ювелирами.
До начала осени он на все свободные средства скупил четыре десятка крупных камней. Половина из них бриллианты, а остальное это рубины и сапфиры.
Когда полковник Смолкин читал это, он почувствовал, что пульс участился, а в голове появился сумбур и ажиотаж.
Все люди уважают деньги. А многие их даже очень любят. Особенно, когда речь идет о крупных суммах.
Но, судя по всему, профессор Полонский имел на руках драгоценности на несколько миллионов долларов. В дневнике шла речь о камушках больших размеров – от вишневой косточки до крупных семян фасоли.
Можно было удивляться интуиции Зиновия Полонского. После мятежа генерала Лавра Корнилова он перебрался в небольшую квартиру на Гороховой улице.
А в середине октября профессор начал готовиться к выезду в Англию. За неделю до штурма Зимнего дворца он собрал один чемодан и два ящика с частью коллекции ритуальных масок.
В последний момент Полонский повел себя вопреки этическим нормам и морали ученого. Зиновий совершил акт вандализма! Он стамеской снял слой краски на верхней кромке ритуальной маски индейцев племени Сквамиш из канадского острова Ванкувер.
Из записей видно, что профессор плакал, когда делал это! Он же тогда не знал всей судьбы России. Он не думал, что вскоре всё пойдет кувырком и суровые ребята с топорами и винтовками начнут разбирать на кирпичи дворянские усадьбы, рвать картины, жечь библиотеки и рушить церкви.
В тот момент Полонский не думал о мировых проблемах. Он коловоротом сверлил дырки в маске и одновременно копался в своей душе. Кто он? Элита российской культуры или дикий варвар с раскосыми и жадными очами?
Но к 25 октября 1917 года дело было сделано!
Когда совсем рядом гражданин Ульянов, покинув конспиративную квартиру, пробирался в Смольный дворец, в кабинете на Гороховой улице этнограф Полонский запихивал в просверленные дырки свои алмазы-изумруды.
Потом все было залито воском, приглажено и покрашено в тот же цвет, как и было.
Полонский собирался отплыть в Лондон в середине ноября, но оказалось, что для вывоза личной коллекции масок нужно заключение Наркомпроса.
Пришлось идти к Луначарскому. Наивный Зиновий Иванович полагал, что два русских интеллигента сразу поймут друг друга.
И Анатолий Иванович действительно понял причину отъезда, но не только не одобрил, а сильно возмутился. Нарком демонстративно порвал билеты Полонского на Британский пароход «Нельсон», который стоял у причала Канонерского острова.
– Нам надо, дорогой Зиновий Иванович, строить новую Россию, а не бежать от нее. Я предлагаю вам возглавить отдел при Русском музее. На его базе мы создадим Музей этнографии.
И Полонский остался в России, пережив гражданскую войну, НЭП, репрессии, блокаду, смерть вождя, волюнтаризм и застой.
Все это время коллекция масок лежала в двух ящиках в углу кабинета на Гороховой.
И где-то на дне нижнего ящика хранилась доска с орлиным носом, вырезанная умельцами из индейского племени Сквамиш.
Еще на первой встрече с частным детективом Бурлаковым все решили, что преступник вполне может
