про «тяжелую обстановку» не впечатляли, но сам он привык себя жалеть. Сказав ему начистоту, что я думаю про эту жалость, я попал в точку. Теперь он был посрамлен и боялся, что ему придется признать свою неправоту. Я знал, мне еще предстоит разыграть эндшпиль.– Решать тебе, Дэнни, – невозмутимо сказал я, развернулся и пошел прочь, мимо костра, мимо Паука, вверх по лестнице. На душе у меня было легко и спокойно, настоящее затишье после бури. Медленно, не останавливаясь и не оборачиваясь, я стал подниматься по склону холма к вокзалу. На платформе стоял лондонский поезд, который должен был отправиться через четверть часа. Я прошел к первому вагону и сел так, чтобы видеть всю платформу.Через пару минут в вестибюле вокзала показался Дэнни. Он проскользнул за чьей-то спиной в ворота, чтобы не покупать билета, и сел в поезд. В Лондоне я выйду в город раньше, что избавит его от еще одной встречи со мной.Я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.На следующий день позвонил изумленный Алан и сообщил: Дэнни вернулся и заявил, что будет ходить на занятия. Я рассказал ему, что произошло, и, должен признать, мне были приятны его похвалы. Они немного приободрили меня после ледяного приема, который накануне вечером ждал меня дома. Впрочем, отчасти я это заслужил. Ведь Керсти не знала, что случилось на самом деле. Немного поколебавшись, я решил, что рассказывать ей про Дэнни все же не стоит. Как я уже говорил, я догадывался, что ждет меня в воскресенье.Я не ошибся: шестьсот тридцать пять. Еще одна неделя принесла мне пятьдесят баллов. И хотя это не было неожиданностью, у меня в голове снова начали роиться вопросы. Неужели Керсти действительно хочет меня завалить? У меня осталось семь дней, чтобы набрать триста шестьдесят пять баллов. Это в шесть раз превышает текущие темпы. И в два раза выше, чем мой рекорд. За неделю я должен заработать половину того, что получил за одиннадцать предыдущих недель вместе взятых. Куда ни кинь – задача невыполнимая. Дело было не в расчетах, здесь крылось нечто иное. Что бы я ни делал за последние три недели, оценка не менялась. Но в чем проклятый секрет? А может, и секрета-то никакого нет, просто я ей не нужен? С этими мыслями я шагал в «Митр», впервые поняв, как тесно связаны гнев и страх.Как я и ожидал, заседание Кабинета было недолгим. Джордж пробормотал что-то про несокрушимое мужество. Пит предпринял отчаянную попытку утешить меня, вспомнив слова известной песни: «Не все потеряно, пока толстуха поет...», но тут же начал смущенно извиняться, объясняя, что не имел в виду Керсти. Было ясно, что кроется за этой бравадой, поскольку оба избегали смотреть мне в глаза. Они знали не хуже меня – исход битвы не подвластен законам логики. Если вообще есть шанс победить. Отдав дань приличиям, они перевели разговор на другую тему, и к баллам мы больше не возвращались. Не стоит и говорить, что я был рад этому. Аманда явно тоже почувствовала облегчение.Всю неделю я старался не показываться ей на глаза. Это было несложно, ведь мы работаем на разных этажах, а если на горизонте маячило какое-нибудь совещание с ее участием, у меня начинался внезапный приступ головной боли. Я не столько боялся встречи, сколько хотел избежать дополнительных осложнений. Но теперь Аманда сидела рядом, и я невольно анализировал каждое ее слово, каждый взгляд, каждый жест. Может быть, мне показалось, и я тут ни при чем? Возможно, на самом деле она флиртовала с Питом?Но мало-помалу и не без помощи белого вина туман стал рассеиваться. Множество едва заметныхмелочей говорило о том, что объект ее внимания – не Пит. Разумеется, расставшись с Тамсин, он снова стал вольной птицей и повел активное наступление на Аманду с понятным для его лет напором. Впрочем, эти попытки он не оставлял, даже встречаясь с Тамсин. Как я уже сказал, в его возрасте это понятно. Сегодня он взялся задело с удвоенным рвением, обеими руками цепляясь за любую возможность снова поговорить с Амандой о нижнем белье. Однако она не поощряла его поползновения, предпочитая беседовать со мной. Это, понятное дело, ужасно раздражало Пита. Обычно такие вещи забавляют меня, но на сей раз все это не доставляло мне удовольствия. Аманда же то вспоминала какой-нибудь смешной случай у нас на работе, то, стоило Питу отвлечься на очередного посетителя, начинала рассказывать мне о фильме, который хочет посмотреть, то вспоминала телепередачу времен нашего детства, которую Пит уже не застал. Все эти разговоры вызывали у меня непреодолимое желание удрать.Хотите начистоту? Я не мог утверждать на сто процентов, что внимание Аманды мне неприятно. Возможно, все было как раз наоборот. И удрать мне хотелось вовсе не потому, что меня смущало ее поведение. Очень может быть, что дело было совсем в другом: я больше не желал Керсти, меня влекло к Аманде. Ощущение неловкости было лишь проявлением чувства вины. Какая-то часть меня хотела закричать: «Ну и что, если мне нравится Аманда? Почему бы мне не воспользоваться случаем? В конце концов, она не затевает дурацких игр вокруг серьезных отношений и не она, а Керсти рискует нашим будущим, награждая меня оценками, которые зависят исключительно от ее капризов. Аманда не выкидывает ничего подобного и держится весьма достойно. Она заговаривает со мной, шутит со мной, да, если хотите, флиртует со мной. Почему мне нельзя ответить ей взаимностью? Почему я должен расплачиваться за свое счастье такой ценой? Что толку биться как рыба об лед, если Керсти уже все решила?И все же мы с Керсти были вместе давным-давно, не прошло и трех месяцев с тех пор, как я сделал ей предложение, и отказываться от нее лишь потому, что происходящее не укладывалось у меня в голове, я не хотел. Да, я был в смятении. Да, я злился. Но ведь часть меня, которая злилась на Керсти, это еще не весь я. Другая часть все еще надеялась как-нибудь уладить дело. То, что произошло, не убило моего желания. Мне хотелось, чтобы Аманда знала – я еще не утратил надежду. Зачем? Возможно, чтобы положить конец ее странному поведению, из-за которого мне было так неуютно. Я не знал, как это сделать, но все произошло само собой. Домой мы опять шли вместе, продол-жая о чем-то беседовать. Не знаю почему, мне вдруг вспомнилась одна вещь, и это воспоминание показалось мне страшно важным. Я должен был сказать об этом Аманде.– Я собирался отвезти Керсти на колесо обозрения.– Прости? – озадаченно переспросила Аманда– Понимаешь, я был уверен, что, когда я сделаю предложение, она скажет „да“. Сто раз я представлял себе, как я спрошу: „Ты выйдешь за меня?“ – и услышу: „Да“. Этот план созрел у меня давным-давно. Можешь считать это нелепыми фантазиями, но я думал, что схвачу ее в охапку, поймаю такси и мы рванем прямо на колесо обозрения. И когда мы поднимемся на самый верх и весь Лондон на мили вокруг будет перед нами как на ладони, я прижму ее к себе и скажу: „Вот что я чувствую, когда рядом ты“.Аманда молчала.– Я имею в виду, на седьмом небе, – пояснил я.– Я поняла.Боюсь, что она сочла такой сценарий немного слащавым. Когда я заговорил о своих планах, мне и самому почудился в нем такой привкус. Но я был убежден, Керсти это бы и в голову не пришло. Я не сомневался в этом ни секунды, просто потому что знал и понимал ее. Во всяком случае раньше.Внезапно мне на глаза навернулись слезы, я опустил голову и не видел выражения лица Аман-ды, которая продолжала молчать. По правде говоря, я и собственную реакцию понимал не вполне. О чем я плакал? О себе? О Керсти? Может быть, я плакал от отчаяния? Из-за того, что меня тянуло к Аманде, но я знал, что такие чувства недопустимы?Почему обыкновенный вопрос о браке вызвал такую неразбериху и повлек за собой столько боли, страха и гнева?
Последняя неделя принесла с собой нечто невероятное.Я перестал волноваться.Вы удивлены? Лично я был потрясен до глубины души. После мучительных переживаний, которые продолжались не одну неделю, тревога внезапно отпустила меня. Это случилось в понедельник утром. Произошло настоящее чудо. Давно забытое спокойствие окутало меня, как теплое одеяло. Я понял, что напряжение и страх завели меня в тупик. Теперь внутренний голос подсказывал мне – упорствовать нет смысла. Происходящее было неподвластно разуму.Я вспомнил, как Керсти расстроилась из-за своей начальницы, а я, вместо того чтобы дать ей хорошенько выплакаться, разработал для нее план действий. Тогда речь тоже шла о чувствах, а не о разуме. Той же линии мне следовало придерживаться и сейчас. Гнев, страх, отчаяние и тревога слились воедино и неожиданно превратились в спокойствие. Это спокойствие промолвило: «Спору нет, старина, ты попал в серьезную переделку, но логика здесь ни при чем. Оглянись на последние три недели. Ты круглые сутки ломал голову – и что толку? Трижды повторялось одно и то же. Пришла пора прислушаться к своему сердцу».Более того, придя в себя, я понял, как разобраться в своих чувствах и услышать голос сердца. Заняться этим я решил в субботу в компании Джорджа. Сначала объясню, откуда взялась такая идея. Всем известно, что человек проявляется в экстремальных условиях. Об этом говорили солдаты Первой мировой, которые прямо из заводских цехов попадали под пули. То же говорят альпинисты – человек познается во время самых тяжелых восхождений. Спортсмены рассказывают, что, когда борьба идет на пределе возможностей, часто открываешь в себе нечто неведомое. Я решил пойти тем же путем. Чтобы проверить свои чувства к женщине, я решил вместе с Джорджем отправиться в загул.Возможно, вы подумаете, что я пытаюсь оправдать неблаговидный поступок рассуждениями о высоких материях. Но поначалу замысел был куда более прозаическим. В понедельник у Джорджа запищал мобильник. Он поспешно выхватил телефон из кармана и жадно впился в текст сообщения. Его лицо огорченно вытянулось. Он отложил телефон и, забывшись, пробормотал:– Черт!– Что-
