Тайны Русского каганата

Антинорманизм 1930—1950-х гг. был крайне уязвим и в методологическом, и в источниковедческом отношении, ибо норманнская концепция отвергалась за счет теоретических представлений, без рассмотрения конкретной аргументации его приверженцев. Иными словами, если ученый думает, что русы – это не славяне, то он уже не прав.

Ярким примером в этом отношении является выдающийся историк и археолог, академик Б. А. Рыбаков, за последние 50 лет не изменивший точку зрения на происхождение Руси и многие годы бывший олицетворением официального антинорманизма. С 1940-х гг. этот ученый отождествляет русов и славян и утверждает, что древний объем Руси – это лесостепь Среднего Поднепровья. Рыбаков, разбирая уже в 1980 -е гг. проблему локализации Русского каганата, блестяще опроверг концепцию северного расположения этого государства и народа «русь». Однако даже детальное изучение источников (в том числе персидского анонимного сочинения «Пределы мира», весьма точно локализующего Русский каганат не на се – вере, но и не в Среднем Поднепровье) не помогает Рыбакову расстаться со своим мнением, как, впрочем, и имевшиеся уже в распоряжении ученого данные археологии, не фиксирующие в Среднем Поднепровье VIII – начала IX вв. славянской культуры, позволяющей говорить о государстве.

Другие историки – «марксисты», не находя возможности доказать тождество славян и русов, вернулись к положению «государственной школы» о непринципиальности проблемы этнического происхождения руси при изучении политогенеза восточных славян. Русский каганат был вновь отождествлен с Киевской Русью, а русы восточных источников – с господствующим слоем Древнерусского государства. Такая позиция характерна в основном для авторов обобщающих трудов по истории Киевской Руси, не занимавшихся вплотную происхождением Руси и не использовавших огромный материал, накопленный почти за столетие специальными историческими дисциплинами.

Победа иллюзии

Возврат норманизма был неизбежен, что и произошло в 1960-е гг. после пересмотра ряда теоретических положений. Имевшиеся к тому времени данные археологии, лингвистики, письменных источников не укладывались в рамки концепции автохтонности и этнической однородности. Новое наступление норманнской теории пошло оттуда, где она оставалась непобедимой еще в конце XIX в., – из недр специальных исторических дисциплин и источниковедения. Причем этот процесс был напрямую связан с начавшимся дроблением исторической науки и сопутствующей гиперболизацией роли вспомогательных исторических дисциплин.

И норманисты быстро вернули свои позиции, не выдвинув ни одного нового аргумента: столетие назад опровергнутые доводы З. Байера и Г. Миллера воспринимались на «подготовленной» автохтонистами почве как откровение, тем более если они исходили из монографий «специалистов» – востоковедов, скандинавистов, археологов, этнографов.

Вопрос о Русском каганате был соответствующе освещен в 1965 г. знатоком восточных языков А. П. Новосельцевым в комментарии к известиям арабо-персидских источников о славянах и русах. Имея два «неопровержимых» факта: 1) очевидное из восточных географических сочинений различие восточных славян и русов и 2) хакан русов и «свеоны» в Бертинских анналах – востоковед делает противоречащий исследуемым источникам вывод о северном расположении Русского каганата и одного из трех «центров» русов – Арсании[9], что блестяще опроверг Б. А. Рыбаков[10] (к его мнению мы еще вернемся). К справедливой критике Рыбакова, основанной на том же материале, что и разыскания Новосельцева, можно добавить следующее: востоковед смешивает информацию различных традиций арабо-персидской литературы, знакомых с разными регионами Восточной Европы (соединяются они достаточно поздно и эклектично), поэтому наложение одних данных на другие недопустимо с источниковедческой точки зрения. Если же учитывать традиции географических школ Арабского халифата, русов придется располагать в весьма удаленных друг от друга районах Европы, что уже невозможно объяснить исходя из альтернативы «славянское Поднепровье – Скандинавия». Поэтому Новосельцев предпочитает игнорировать и результаты текстологического анализа, которым, казалось бы, должен следовать в рамках принятой им позитивистской методологии. Интересно, что позже Новосельцев согласится с киевской локализацией Русского кагана – та, ибо она не убийственна для неонорманизма: «Бертинские анналы – источник о появлении русов на славянском юге в 30-е гг. IX в.»[11].

Южная локализация первого зафиксированного источниками государства русов была так легко принята неонорманистами и по другой причине.

Развитие археологии в 1930—1960-е гг., многочисленные раскопки в Волго-Донском регионе открыли путь к исследованию истории Хазарского каганата и его роли в раннесредневековой Восточной Европе. Археологи отождествили Хазарский каганат с огромной территорией салтово-маяцкой культуры, распространявшейся от левобережья Днепра до низовий Волги и Дагестана. Высокий уровень экономического развития и социальной организации лесостепных племен, составлявших основу салтовской культуры, позволяли говорить о Хазарии как о самом сильном государстве Восточной Европы VIII – IX вв., а заметные следы влияния «салтовцев» на племена роменско-боршевской славянской культуры – о длительной зависимости славян Южной Руси от Хазарского каганата.

И параллельно с неонорманизмом под прикрытием того же тезиса о «невозможности привнесения государства извне» развивалась другая версия начала Руси – хазарская. Особую популярность она приобрела у археологов, изучавших степи Евразии, тюркологов и иранистов, хазароведов и историков украинской националистической школы. Причем при ее создании привлекался в качестве основного аргумента, помимо археологии салтово-маяцкой культуры, тот же круг источников о Русском каганате.

Квинтэссенция данной версии, основа которой сформулирована археологом М. И. Артамоновым в монографии «История хазар», вышедшей в 1962 г., состоит в следующем. Первоначально Русский каганат – государство, вассальное Хазарии (отсюда – заимствование титула хакана) и включавшее в себя «Русскую Землю» Повести временных лет в узком смысле по классическому определению, то есть славян Среднего Поднепровья. Лингвистическая основа «рус»/«рос» признавалась иранской, воспринятой славянами Поднепровья в VI-VII вв. или ранее[12]. В VII – начале VIII в., согласно последователям «неохазарской» теории, славянское Поднепровье было подчинено хазарами, высокая культура которых позволяла «диким» славянским племенам развиваться, а военная мощь Хазарского каганата охраняла их от степных кочевников. Принятие титула кагана главой славян свидетельствовало, в данной трактовке, об освобождении от хазар и связывалось со Сказанием о хазарской дани в Повести временных лет, где поляне в виде дани отдали хазарам меч, а хазарские старцы испугались этого дара.

Однако в таком виде эта версия не объясняла четкого разделения славян и русов у восточных авторов IX – X вв., что вызвало появление оригинальной концепции украинского археолога Д. Т. Березовца, впервые отождествившего русов арабо-персидских источников с носителями лесостепного, аланского варианта салтово-маяцкой культуры (аланы – североиранское племя, одни из предков современных осетин). Но привлекая при локализации русов данные о Русском каганате (Ибн Русте, Гардизи, «Худуд ала алам», Бертинские анналы), Березовец считает русов подчиненными хазарскому хакану сборщиками дани со славянских племен, оставляя за хазарами всю территорию салтовской культуры[13]. Однако выводы Березовца практически никто из ученых не поддержал. Это было связано с противоречием, содержащимся в его версии: источники ясно говорят о