не добыть!
— Разумеется, — согласился Каротт. — Гораздо легче было бы заполучить их, например, в Кампече. Я знаю там одного человека, который ими торгует.
Мартен насторожился.
— Где?
— На северовосток от алакранских рифов. У нас с ним деловые счеты, и сальдо в мою пользу довольно круглое. Так что если хочешь…
— Hombre! — вскричал Мартен. — Беру тебя в долю, если это устроишь!
— Только пропорционально моему вкладу, — предостерег Пьер. — Я не приму от тебя ни гроша, ведь ты же спас мне жизнь, но в результате придется как-то на неё зарабатывать…Должен также признаться, что не имею желания возвращаться в Европу жертвой кораблекрушения.
— Я вовсе не хочу возвращаться, — отрезал Мартен. — Разве что на время; только для того, чтобы в надлежащее время добиться протектората Англии над неким королевством. И если ты мне сейчас поможешь…Вдвоем мы совершим великие дела!
Он начал с запалом говорить о своих планах, касавшихся Амахи, о деталях, которых не поверял до тех пор никому, даже Инике и её отцу.
Каротт слушал его молча, со все большим удивлением и интересом. Не прерывал, не усмехался иронично, не пожимал плечами, никак не выказал сомнений в возможности реализации столь фантастичных планов.
“ — Если кто и может совершить такое, так именно Ян,” подумал он о Мартене, а вслух сказал:
— Это так необычно, так небывало и дерзко, что почти невозможно. Но Кортес, и Веласкес также совершали вещи на первый взгляд невозможные, причем одной жестокостью и насилием. Если тебе удастся…
— Удастся! — заверил Мартен. — Это вопрос времени. За несколько лет Амаха станет неодолимой. Тогда я поплыву в Англию. Постараюсь убедить королеву. А потом…потом отвоюю огромную территорию к северу от Рио Гранде. Вышвырну испанцев из Матаморос. Построю флот, какой не снился и Филиппу. Организую корсаров. Превращу Мексиканский залив и Карибское море в запретную для испанских кораблей зону. Завладею Мексикой и Антилами. Создам индейскую империю, какой не видел свет!
“ — Ошалел! — подумал Каротт. — Но ему только двадцать пять лет и — быть может — два раза по столько впереди; хватит времени для разочарований и сомнений…”
Двумя днями позднее “Зефир” бросил якорь у берегов одного из бесчисленных островков, рассеянных на мелких водах залива Кампече, а ещё через четыре дня вышел в море, вооруженный новыми орудиями.
Но теперь, казалось, счастье от Мартена отвернулось.
Единственной добычей, которую удалось перехватить, был небольшой бриг с жалким грузом.
Его захватили у западных берегов Кубы, после короткой погони и обстрела, вызвавшего пожар на палубе. Потом две недели они напрасно лавировали между Флоридой и Багамскими островами, поджидая испанские суда, и наконец, обогнув с востока Гаити, вышли в Карибское море.
Там Мартен углубился в лабиринт Подветренных островов и наконец встретил большой конвой судов, плывших в направлении Панамы.
Выглядели те весьма многообещающе, но их стерегли несколько крупных кораблей, так что покружив вокруг три дня и три ночи, высматривая отставших, в конце концов Ян решился на рискованную атаку на рассвете.
Не желая, чтобы грохот выстрелов насторожил мощные каравеллы, каждая из которых несла пушек втрое больше, чем “Зефир”, он подкрался поближе под прикрытием острова Аве де Барловенте и ловким маневром притерся борт к борту крупного и неуклюжего судна, несколько отставшего от других. На его ванты с палубы “Зефира” полетели абордажные крючья, после чего Мартен и Томаш Поцеха во главе орды белых, индейцев и негров ворвались на палубу, чтобы взять купца на абордаж.
Испанская команда, ошеломленная внезапной атакой, защищалась вяло, только нескольким матросам удалось прорваться к вантам и взобраться на марсы, откуда началась стрельба. Мартен знал, что времени у него нет, и скомандовал Пьеру снять их оттуда парой залпов из аркебуз, но тут кому-то из безрассудных вояк пришло в голову поджечь паруса.
Сухое полотно занялось сразу и пламя взлетело ввысь. Правда, жар согнал стрелков, но огонь немедленно привлек внимание конвоя, а вдобавок стал угрожать парусам и мачтам “Зефира”.
К счастью Каротт вовремя сориентировался, приказал убрать паруса и послал на реи людей с полными ведрами, чтобы помешать пожару перекинуться на собственный борт, тем не менее три ближние каравеллы уже развернулись под ветер и оказались всего в нескольких милях от сцепившихся противников.
Испанцы наверняка сочли атакованный корабль безвозвратно утраченным, ибо не колеблясь открыли огонь. Первые ядра дали недолет, но Мартен понял, что если немедленно не отступит, то ему конец.
Он скомандовал отход, но когда дошло до отчаливания от борта уже почти добытого трофея, оказалось, что реи того рухнули из-за перегоревших топенантов и увязли в такелаже обоих кораблей. Это вызвало новую задержку, и когда наконец “Зефир” был освобожден и вновь начал окрыляться парусами, одно из испанских ядер угодило в гротмачту и переломило её между брамреей и верхней марсареей, сорвав или повредив при этом все ванты, штаги и шкоты.
Мартен не утратил хладнокровия. Пользуясь неосторожностью испанцев, которые были уверены, что он у них в руках, и торопливо приближались, встретил их залпом всего левого борта прямо по парусам.
Ближняя каравелла оказалась раздета почти догола и развернулась так круто, что шедшей следом тоже пришлось отвернуть, чтобы избежать столкновения. А третья обошла их по дуге, не обратив внимания на то, что тем самым попадает под огонь с другого борта развернувшегося “Зефира”.
И этот промах тут же был использован: семь ядер угодило ей на палубу, вызвав замешательство, которое позволило Мартену перебросить реи и изрядно удалиться. “Зефир”, искалеченный утратой верхней части гротмачты, от которой теперь и вовсе не было проку, тем не менее сохранил достаточно хода, чтобы выйти из-под огня испанских пушек. Но его обычная скорость теперь упала минимум на треть и явно не превышала скорости обычной каравеллы, а испанцы явно собирались в погоню.
Эта отчаянная гонка, начавшаяся на рассвете среди Малых Антильских островов, длилась целые сутки и закончилась только из — за бури, которая разбросала каравеллы и заставила испанских капитанов укрыться под защитой островов Лос Херманос и Бланкилья. “Зефир” же, основательно потрепанный ветром и волнами, добрался до Тестигос и только там бросил якорь на ночь, чтобы хоть немного исправить повреждения.
Но едва лишь матросы под командой Поцехи и Ворста успели растянуть новые штаги, закрепившие обломок гротмачты настолько, чтобы на него можно было навесить три реи, как с юга показалась новая флотилия испанцев, состоявшая из четырех кораблей, и Мартену вновь пришлось пуститься в бега.
Судьба словно ополчилась на него. Ян не только не компенсировал потерь в Тампико, но и понес новые, и теперь уже не мог рассчитывать на успех, пока “Зефир” плыл с искалеченной мачтой, лишенный свободы маневра, атакуемый и преследуемый вдалеке от своего безопасного убежища.
Карибское море кишело испанскими военными кораблями. Казалось, здесь сконцентрировалась вся морская мощь Филиппа II, и исключительно для того, чтобы уничтожить “Зефир”. Мартен скрипел зубами, сыпал проклятиями, но сохранил достаточно рассудка, чтобы не нарываться на явное поражение. Он ускользал, лавировал меж островов и рифов, уже решившись на возврат в Амаху, где мог приготовиться к решительному отпору. Но от Пристани беглецов его отделяли почти две тысячи пятьсот морских миль, то есть в лучшем случае больше двух недель плавания.
В действительности путь оказался гораздо дольше и занял больше месяца. Два островка, отмечавшие вход в лагуну, он увидел только на сто шестьдесят четвертый день с того момента, как потерял их из виду, отправляясь в это злосчастное плавание, которое по его планам должно было продлиться всего несколько недель.
Увидел он их на спокойном море, при ярком свете дня, вскоре после восхода солнца, которое, казалось, улыбалось ласково и беззаботно. Глубокая тишина лежала над темной полосой берега, а клочья утреннего тумана, подгоняемые легким бризом, расплывались в ласковом теплом воздухе.
Этот сонный покой успокаивающе подействовал на Мартена, суля отдых ему, команде, кораблю после смертельных схваток с людьми, штормами, ветром, с завистливой, коварной судьбой, которая без малого
