Двинувшись вперед, он вошел в ярко освещенную каюту, которую действительно хорошо знал, но которая теперь показалась ему переменившейся словно по волшебству. Простые дубовые стулья, стоявшие здесь ещё вчера, были заменены дорогой мебелью с богатой резьбой, пол покрывали ковры, а низкий стол красного дерева сверкал зеркальной полировкой поверхности, в которой отражались серебряные приборы, китайский фарфор и венецианский хрусталь.
При виде всего этого Уайт поморщился и хмуро уставился на шевалье де Бельмона, словно молча его в чем-то обвиняя. Его пуританская простота содрогалась от отвращения к такой роскоши. Он даже склонен был допустить, что вся эта роскошь-дело сатаны и что Бельмон при содействии адских сил уже сумел опутать Мартена.
“ — А может, эта женщина?..” — подумал он.
Ее он ещё не видел, но знал от Шульца, что та-жена португальского вельможи,“папистка” — как все испанцы и португальцы, которых он одинаково ненавидел.
И сесть за тол в её обществе! Мысль эта лишала его покоя, как яд травила его кровь. С какой же целью Мартен принуждал его к этому? Был это только каприз, или это чертов Бельмон вместе с ней затеял какой- то заговор против них всех?
Бельмон подошел к тяжелой портьере из бордового бархата, которая заслоняла проход в каюту Шульца, откинул её, словно собираясь переступить порог, но услышав возбужденный и гневный женский голос, заколебался.
— Да я лучше умру от голода и жажды! — долетели к нему последние слова.
Усмехнувшись, опустил портьеру.
— Похоже, у синьоры де Визеллы нет аппетита, — произнес он как бы про себя.
И тут за ним хлопнули двери, тяжелая ткань резко отлетела в сторону от рывка могучей руки и Ян Мартен вошел в каюту. Брови его сердито хмурились, а глаза пылали гневом, но встретив удивленные и любопытные взгляды троих мужчин, он вдруг прыснул от смеха.
— Легче захватить португальскую каравеллу, чем убедить эту даму, что ничто не грозит её чести! — сказал он. — Садитесь: пусть мы недостойны её общества, но надеюсь, как-нибудь это переживем.
Все подошли к столу, Уайт, перекрестившись, вполголоса прочел молитву. Шульц набожно сложил руки, чуть отвернулся, чтобы его не видеть, и беззвучно шевелил губами, уставившись на хрустальный графин.
Он не был уверен, что не совершает смертного греха, вознося молитву рядом с еретиком, чуть не вместе с ним, и вдобавок при Мартене, о котором знал, что тот сын колдуньи Катаржины Скоржанки, и внук Агнешки, сожженной на костре. Кто мог ручаться, что Ян не прибегает к помощи сатаны в своих головокружительных авантюрах? Все семь лет, с того момента, как “Зефир” ускользнул от датского флота, стерегущего Зунд, Мартену неизменно сопутствовала удача; он благополучно уходил от смертельной опасности, пули его не брали, он не был даже задет ни в одной из битв, хоть вокруг него люди падали как колосья в жатву. Погиб его отец, Миколай Куна, смерть скосила половину старой гданьской команды “Зефира”, у любого из уцелевших тело было покрыто рубцами от ран, только он один не пролил ни капли своей крови, проливая столько чужой…
С той поры-после смерти матери и прорыва через Зунд и Каттегат в Северное море-Ян ни разу не был в церкви, не исповедовался, не постился. Порвал с церковью, связался с еретиком Уайтом, а теперь вот приютил этого Бельмона, который-как и он сам-даже не перекрестился, садясь к столу.
— И избавь нас от лукавого, аминь, — прошептал он, и вздохнув в глубине души, повторил ещё дважды это заклятие с мыслью о двух других-англичанине и французе.
Мартен терпеливо ждал, пока они кончат, а Бельмон искоса приглядывался к ним, не проявляя особого интереса к этому обряду, хотя ничто из происходящего и не ушло от его внимания.
Наконец уселись все четверо и когда слегка утолили голод, Мартен спросил Уайта, что, по его мнению, нужно теперь предпринять: возвращаться кратчайшим путем в Англию, или использовать захваченные запасы и далее искать счастья между архипелагом Зеленого мыса, Канарскими островами и Мадейрой.
— Возвращаться, — без раздумья ответил Уайт. — Возвращаться так быстро, как только сможем. Не понимаю, чего мы ждем; почему не отплыли вместе с кораблями Дрейка, раз уж Провидение дало нам шанс их встретить.
Мартен поднес к губам бокал с вином. Пил и поглядывал сквозь хрустальное стекло на суровое хмурое лицо старого корсара. В шлифованной резьбе и розетках бокала многократно отражались лица Бельмона и Шульца. Заметил быстрый взгляд, которым последний обменялся с Уайтом, заметил и ироничный изгиб губ Бельмона, который в молчании наблюдал их обоих.
“ — Они что-то от меня скрывают, — подумал он, — А Бельмон об этом знает.”
Издавна он закрывал глаза на их мелкое жульничество при продаже добычи. Его это не волновало; не было желания вдаваться в мелочные подсчеты и контролировать их коммерческие аферы. Наверняка и на сей раз их поспешность продиктована какой-то спекуляцией, на которой рассчитывали сорвать немного больше, чем им причиталось.
— У трофейного судна были перебиты реи и сорваны паруса. Нужно привести все в порядок. Кроме того, нужно было разместить португальский экипаж в шлюпках испанцев, и притом таким образом, чтобы они не повыкидывали друг друга за борт. Приняли их там не слишком гостеприимно: едва хватало места для своих, но ведь не могли мы лишиться шлюпок с “Кастро верде”.
— Еще бы этого недоставало, — буркнул Уайт. — Так или иначе гореть им в аду.
— А что вы думаете об этом, шевалье де Бельмон?
— Про ад или про возвращение?
— Про возвращение или продолжение плавания.
Бельмон взглянул вначале на Уайта, потом на Шульца и наконец прямо в глаза Мартену.
— Мне ничего не причитается с “Кастро верде”, — сказал он после короткого колебания. — Так что в моих интересах захват новых трофеев. Но такая возможность может нам предоставиться с тем же успехом на обратном пути. Будем плыть под ветер, причем не прямо, а то одним, то другим галсом. Придется уравнивать ход “Зефира” и “Ибекса” со скоростью “Кастро верде”, которому в этом с ними не сравниться. И наконец, — он сделал паузу и, взяв свой бокал, посмотрел его на свет. — И наконец, — повторил он, — насколько мне известно, сейчас самое время, чтобы получить высокую цену за пряности, да и за кошениль тоже, в Англии.
Помолчав, поднял бокал.
— За ваше здоровье, капитан, — он слегка склонил голову. — И за ваше, господа, — повернулся поочередно в сторону Шульца и Уайта.
Мартен чокнулся с ним бокалами. Шульц побледнел ещё больше, так что его желтоватое лицо приобрело землистый оттенок. Уайт, который не пил ничего, кроме воды, машинально схватился за бокал, причем рука его заметно задрожала.
“ — Он их напугал, — подумал Мартен. — Наверняка что-то знает.”
— Что касается кошенили, продолжал шевалье де Бельмон, — знаю, что оптом за неё платят по восемнадцать шилингов за фунт.
Мартен довольно рассмеялся.
“ — На этот раз им не удастся ничего заработать”, — довольно подумал он.
— Ты слышал? — спросил он вслух, обращаясь к Шульцу, который облегченно вздохнул.
— Я слышал о пятнадцати, — ответил помошник, потупив глаза. — Но…
— У шевалье де Бельмона явно слух получше, раз он слышал о восемнадцати, — прервал его Мартен. — Полагаю, он захочет тебе помочь, если сам не сможешь найти купца, который готов будет заплатить столько.
— Разумеется, — любезно подтвердил Бельмон.
Уайт встал, перекрестился и заявил, что возвращается на свой корабль. Мартен удержал его; предстояло ещё установить, когда и каким курсом они поплывут, как будут держать связь и какого строя придерживаться.
Обсуждение это прервали громкие крики, донесшиеся с палубы. Экипаж “Зефира” пил под открытым небом за здоровье своего капитана.
— Выйду к ним, — сказал Мартен. — Через пару минут вернусь. Подождите.
