канелюрами (а не пилон и не стояк), чью капитель украшают листья аканта, а не зубчики. Колонна подпирает арку, по которой пущен орнамент в виде виноградных листьев или вязи и т. д. Все эти архитектурные элементы вызывают в памяти сирийские модели, взятые, без сомнения, в качестве образцов, так как именно Южная Сирия двух первых веков нашей эры раскрывает перед Аравией веер новых возможностей в скульптуре и резного декора по камню{29}. Греко-римский Восток не забывает и тех, кто поминает усопших за пышной трапезой: он им предлагает новые образцы столовых приборов и посуды. Именно тогда в моду входят разливательные ложки из бронзы, черпаки из серебра, кастрюли с замысловатыми ручками, чаши для омовения с изображением рук, совки для ладана{30}. Теперь уже нет такого города, в котором местные ремесленники не воспроизводили бы все эти символы престижа по сирийско-греко-римским образцам. С одним только отличием от оригиналов: копии покрывались надписями на южноаравийском языке. Не было и такой метрополии, которая не заводила бы у себя поминальных банкетных залов по греко-римским моделям{31}. Итак, в первые века нашей эры перед миром мертвых раскрывались новые горизонты.
К новым горизонтам
Когда Рим выступил преемником власти Селевкидов в Сирии и Лагидов в Египте, одним из направлений его внешней политики стало установление контроля над путями, уходящими далеко на юг. Потерпев неудачу в своей попытке овладеть страной, производящей благовония, римляне, достигнув берегов Хадрамаута, преуспели в другом дерзостном начинании. Ведь перед этим царством раскрываются широкие горизонты как в Индийском океане за островом Сокотра, так и в Красном море за проливом Баб аль-Мандаб. Государства на кромке пустыни, то есть там, где завязались первые узлы сети древних караванных путей, сразу же почувствовали на себе могучую руку далекого Рима, испытав сокращение своих торговых прибылей. В то же время центр тяжести этих государств стал смещаться в сторону Высоких Земель, а именно к той новой федерации, что вошла в историю под именем Химьяр. Саба, теснимая кочевыми арабами с северо-востока, поворачивается лицом к западным горам, заложив краеугольный камень своей новой столицы — Саны.
Даже в архаичный и классический периоды горы Йемена отнюдь не оставались недосягаемыми для больших цивилизационных потоков. Сабейцы первыми пошли на приступ этих плодородных земель. Колоны, солдаты и чиновники в довольно большом числе обосновывались начиная с VII века до н. э. в районе Саны и к северу от нее, до Хамира. В этой области, принадлежавшей племени Бакиль, культ Альмакаха укоренился настолько глубоко, что храм в Алаве, над Шибамом-Кавкабаном, носил имя подобного ему храма в Ма'рибе: Аввам. Племя Бакиль должно, следовательно, рассматриваться как одно из сабейских племен{1}. Между тем последующие века, лучше известные благодаря многочисленным надписям, становятся свидетелями подъема союзов местных племен. Так, к северу и к северу-востоку от Саны, в Архабе и Нихиме, возникает конфедерация племен Сум'ай. У этого объединения — свои цари, свои учреждения, свое летосчисление по именам эпонимов, свои, наконец, боги — Та'лаб и Наваш. Тем не менее оно, вслед за Бакилем, подпадает под господство сабейцев. Власть Сабы распространяется на уйму мелких племен, вроде Гаймана и Симхана, поселившихся рядом с Саной, не говоря уж о племени Файшан, которому суждено было блестящее будущее. Сабейцы основывают Сану в середине I века до н. э.: что бы ни говорили местные легенды, городу всего две тысячи лет.
Противодействие сабейской экспансии было оказано на юге, в области Замара и Йарима. Там племена горцев тоже объединились в рамках своей конфедерации под главенством местных нотаблей. Объединение это на первых порах было очень рыхлым, а нотабли не прекращали междоусобной борьбы за свое влияние. По неясным пока причинам, среднее и по численности, и, следовательно, по боевой силе племя Химьяр, катабанитское по своему происхождению, стало постепенно продвигаться к вершине межплеменной иерархии. Где оно первоначально обосновалось и каковы источники его влияния — это неизвестно в точности. Достоверным фактом остается лишь то, что племени Химьяр удалось поставить межплеменной союз на более прочную основу и сделать его более сплоченным. Сплачивался же он вокруг сеньоров замка Райдан в Зафаре, в нескольких километрах к юго-востоку от Йарима{2}. Так что династия, восходящая к власти, называла себя «зурайдан» — «те, что из Райдана». Первоначально ее господство простиралось на всю равнину Замара, вплоть до ущелья Йаслах. В отличие от конфедераций архаического периода эта основывалась не на общем культе какого- либо божества, к примеру 'Астара, а на верности общему сеньору. К 110 году до н. э. упомянутая территория преобразуется в независимое княжество. Оно расширяется, шаг за шагом, в западном направлении, достигая гор, расположенных даже за зоной водораздела, и в северном, где довольно скоро наталкивается на племена, находящиеся под сабейским господством. Перелом происходит в последней четверти I века до н. э., когда сеньоры Райдана провозглашают себя «царями Сабы и господами Райдана», а не только «господами Райдана». Очевидно, по той причине, что химьяритская династия овладела, скорее всего, Сабой.
И опять-таки причины столь большого успеха остаются загадкой. Территориально ядро Химьяра совпадает с «зеленым и цветущим Йеменом» равнины Замар и ее окрестностей. Обильные дожди (около 400 миллиметров в год в Замаре и более 900 миллиметров в Йариме{3}) и плодородная почва делают земледелие продуктивным, а скотоводство интенсивным. Приручение лошади в I веке после Р.Х., вероятно, имело серьезные последствия{4}. Довольно скоро, как кажется, создаются конные отряды — сначала легкой кавалерии, а затем и тяжелой. Что и отдало решающие победы в руки химьяритов, выступивших инициаторами создания нового рода войск. Не стало ли это процветание сельского хозяйства в горном Йемене своего рода магнитом, притягивающим к себе население, покидавшее насиженные места в пограничных с пустыней областях, областях, в которых нарастали трудности, связанные с ограниченностью возможностей традиционного поливного земледелия, и которые чем дальше, тем больше испытывали со стороны пустыни давление арабских кочевых племен? Эта соблазнительная гипотеза, увы, не подтверждается фактами. Отсутствуют какие-либо археологические данные, позволяющие утверждать, что предхимьярский период отмечен возникновением новых поселений или значительным расширением старых{5} .
Оригинальность и сила Химьяра кроются в другом: в его племенной организации. Маленькие племена, иногда называемые «простонародьем» («ша'аб»), обеспечивают территориальное сцепление обрабатываемых ими земель; наряду с такого рода землевладением имеет место и землевладение вождей, нотаблей, кайлей, которые, по всей видимости, обладают доменами с хорошо налаженным сельским хозяйством, что и позволяет им налагать на простой народ налоги и набирать войска. Образуя совершенно особое и сплоченное сословие, кайли представляют собой новую социальную силу в рамках традиционного племенного общества. Иерархичность социума, сложившегося на Высоких Землях, служит залогом его сплоченности и пластичности, отличающих его от сравнительно обширных государств на кромке пустыни. Достаточно хорошо информированные латинские авторы отмечают подъем химьяритов. Плиний, передавая сведения, собранные в течение I века до Р.Х., указывает на то, что химьяриты очень многочисленны{6}. Позднее источники упоминают Зафар, большую метрополию, и его государя Харибаэля, законного царя двух племен — Хомеритов (Химьяритов) и их соседей, сабейцев{7}. Прежнее соотношение между этими двумя племенами, как видим, перевернуто: Саба — всего лишь «соседка». «Соседка», правда, все еще обладающая престижем, но уже, что ни говорите, второго ранга.
Первоначально термин «Саба'» означал социум, сплотившийся вокруг культа Альмакаха, и, дополнительно, территорию, занимаемую этим социумом вокруг Ма'риба. В ходе сабейской экспансии в VII веке до н. э. этот термин был вытеснен новым оборотом «потомство Альмакаха», который предполагал наличие и новой общности: старое сабейское ядро обросло новыми племенами, а совместный культ
