Мамаша Кураж и ее дети

старший?

Повар. Разве его еще нет здесь? Он вышел раньше меня и тоже собирался к вам.

Полковой священник. Я надену пасторский сюртук, погодите. (Скрывается за фургоном.)

Мамаша Кураж. Значит, он будет здесь с минуты на минуту. (Кричит в фургон.) Катрин, сейчас Эйлиф придет! Вынеси стаканчик водки повару, Катрин!

Катрин не показывается.

Пригладь немножко волосы, и ладно! Господин Ламб свой человек. (Сама выносит водку.) Она не хочет выходить, что ей мир. Слишком долго его пришлось ждать. Ей лоб расквасили, теперь уже почти незаметно, но ей кажется, что все на нее глаза таращат.

Повар. Да, война!

Он и мамаша Кураж садятся.

Мамаша Кураж. Повар, вы застали меня в беде. Я разорилась.

Повар. Что? Вот так незадача.

Мамаша Кураж. На мире я сломала себе шею. По совету священника я недавно как раз закупила товара. Теперь все разбредутся, а я буду сидеть со своим товаром.

Повар. Как можно слушаться священника? Если бы у меня тогда было время — католики пришли слишком быстро, — я бы вас предостерег от него. Это гнида. Так, значит, он у вас главный советчик.

Мамаша Кураж. Он мыл посуду и помогал тянуть фургон.

Повар. Это он-то — и тянуть?! Он, наверно, уже рассказал вам свои любимые анекдоты, у него грязное отношение к женщине, мне так и не удалось повлиять на него. Он не солидный человек.

Мамаша Кураж. А вы солидный?

Повар. Пусть я никто, но я человек солидный. Ваше здоровье!

Мамаша Кураж. Солидность — нужна она больно. У меня, слава богу, был только один солидный. Никогда мне столько не приходилось работать, а весной он продал одеяльца детей. Мою губную гармонику он находил варварской. По-моему, если вы называете себя солидным человеком, вы плохо себя рекомендуете.

Повар. Вы все так же остры на язык, но я вас за это ценю.

Мамаша Кураж. Только не говорите теперь, что вы мечтали попасться мне на язык!

Повар. Да, такие-то дела, мы снова сидим вместе, и мирный звон, и ваша знаменитая водка, ни у кого такой не найдешь…

Мамаша Кураж. От мирного звона мне сейчас мало радости. Не думаю, чтобы теперь стали платить солдатам за прошлое, вот и буду я хороша со своей знаменитой водкой. Вам разве выплатили все, что положено?

Повар (мнется). Не то чтобы. Поэтому мы и разбрелись. Видя такую обстановку, я подумал: что я буду здесь торчать, лучше схожу навещу друзей. И вот я сижу возле вас.

Мамаша Кураж. Значит, у вас ничего нет.

Повар. Лучше бы они перестали трезвонить. Это правда, позвонили, и хватит. Я, пожалуй, занялся бы какой-нибудь торговлей. Надоело ходить у них в поварах. Сочиняешь им обед из сапожной кожи да корешков, а потом они еще плеснут горячим супом тебе же в морду. У поваров теперь собачья жизнь. Лучше уж в строй, да черта с два, теперь ведь мир.

Появляется полковой священник. Он в своей прежней одежде.

Мы поговорим об этом после.

Полковой священник. Еще послужит, хотя немного и тронут молью.

Повар. По-моему, зря стараетесь. Места вы теперь не получите, кого вы будете теперь убеждать, что нужно честно служить и сложить голову в окопе? И вообще мне нужно будет с вами еще объясниться, поскольку вы посоветовали…[6]

Полковой священник (с жаром). А вам какое дело?

Повар. Это же бессовестно! Как вы смеете вмешиваться в чужие дела и давать никому не нужные советы?

Полковой священник. Кто вмешивается в чужие дела? (Мамаше Кураж.) Я не знал, что вы такая близкая приятельница этого господина и обязаны отчитываться перед ним.

Мамаша Кураж. Не волнуйтесь, повар высказал только свое личное мнение, а вы не можете отрицать, что ваша война — это пустой номер.

Полковой священник. Грешно не радоваться миру, Кураж! Вы гиена, которая рыщет по полю боя.

Мамаша Кураж. Кто я?

Повар. Вы оскорбили мою приятельницу, и вам придется иметь дело со мной.

Полковой священник. С вами я не желаю говорить. У вас слишком прозрачные намерения. (Мамаше Кураж.) Но когда я вижу, что вы смотрите на мир, как на старый засморканный платок, который из брезгливости берут двумя пальцами — большим и указательным, — я по-человечески возмущаюсь; ведь я же вижу, что вы не хотите мира, что вам нужна война, потому что вы на ней наживаетесь. Но не забывайте старой пословицы: «Хочешь завтракать с чертом — припасай длинную ложку!»

Мамаша Кураж. Я не люблю войны, и она меня не очень-то любит. Во всяком случае, я не позволю называть себя гиеной, между нами все кончено.

Полковой священник. Почему же вы жалуетесь на мир, когда все люди вздохнули? Из-за какого-то несчастного барахла в вашем фургоне?

Мамаша Кураж. Мой товар — это не барахло, он меня кормит, и до сих пор он кормил вас.

Полковой священник. Значит, вас кормит война! Ага!

Повар (священнику). Вы взрослый человек, и нечего было вам лезть со своими советами. (Кураж.) Сейчас самое лучшее поскорее сбыть хотя бы часть, пока цены еще не упали так, что дальше некуда. Одевайтесь и действуйте, нельзя терять ни минуты!

Мамаша Кураж. Вот это разумный совет. Кажется, я так и поступлю.

Полковой священник. Потому что это сказал повар!

Мамаша Кураж. А кто мешал вам это сказать? Он прав, самое лучшее — пойти на рынок. (Скрывается в фургоне.)

Повар. Очко в мою пользу, священник. Вы не находчивы. Вам нужно было сказать: «Что, разве я давал вам совет? Я же просто рассуждал о политике!» Со мной вам лучше не тягаться. Петушиные бои вашему одеянию не подобают!

Полковой священник. Если вы не замолчите, я убью вас, подобает это мне или не подобает.

Повар (стягивая с себя сапоги и разматывая портянки). Если бы вы так безбожно не опустились, вы бы легко могли теперь, когда наступил мир, получить приход. Повара не будут нужны, варить нечего, а в бога верить все еще будут, тут ничего не изменилось.

Полковой священник. Господин Ламб, я прошу вас не выдворять меня отсюда. С тех пор как я опустился, я стал лучше как человек. Теперь я уже не смог бы читать проповеди.

Входит Иветта Потье, в черном платье, очень нарядная, с тростью. Она постарела, растолстела, густо напудрена. За ней слуга.

Иветта. Оля-ля, привет честной компании! Не фургон ли это мамаши Кураж?