врачи полностью зависят от лабораторий, которые навязывают им свою продукцию, с другой — самые высокие медицинские инстанции способствуют укреплению подобной зависимости.
Подтверждением этому является преследование Советом Хартии любого врача в случае, если он пропишет своему пациенту лекарство, не входящее в установленный обязательный перечень. В этом случае мотивом подобных преследований является то, что прописывание другого какого-то лекарства недостаточно обосновано.
Получается, что у лечащего врача отсутствует малейшая свобода действий в назначении необходимого для лечения лекарства. Вра имеет право выписывать только те лекарства, которые находятся на рынке той страны, где он осуществляет свою практику, даже если другие медикаменты, прошедшие испытания в других странах, уже получили широкую известность. Если смотреть на все это глазами больного, то такие правила без исключения есть нечто шокирующее. Таким образом, мы наблюдаем полную зависимость медицинского корпуса от лабораторий — производителей фармакологической продукции. Сделать подобную зависимость легальной и узаконенной помогает само государство, устанавливающее соответствующие правила, принимающее нужные декреты и законы. Но для современной медицины все эти архаичные нормативно-правовые акты не подходят. Подобное влияние государства обречено временем, но, тем не менее, оно с каждым годом набирает все новую силу. Производителей фармакологической продукции продолжает интересовать только одно: прибыль.
Если рассматривать такую мотивацию чисто в экономическом плане, то есть смысл признать, что подобное стремление к получению прибыли является вполне закономерным явлением. Лаборатории по производству медикаментов входят в категорию промышленных предприятий и поэтому подчинены законам рынка. И не нужно строить иллюзии о том, что руководители этих лабораторий являются благодетелями страждущего человечества и что они испытывают глубокое желание сотворить на нашей планете такой мир, в котором болезни и страдания перестанут существовать, благодаря чудодейственной продукции, являющейся результатом их научных изысканий.
Короче говоря, если даже наиболее удачным лекарственным препаратам все же удалось облегчить страдания значительного количества больных, то промышленники тоже бы этому порадовались, но их удовлетворение было бы простой бутафорией: просто это был бы очередной плюс к их финансовому успеху. Все это представляется вполне естественным и не вызывает какой-либо критики. Многолетние научные исследования и эксперименты, необходимые для создания формулы, предшественницы нового лекарственного препарата, требуют значительных капиталовложений. И если они исчисляются десятками или сотнями миллионов франков, то легко понять, почему создатели нового препарата, однажды получив лицензию на продажу своего детища, надеются не только покрыть сумму вложенных в него инвестиций, но также получить от его реализации существенную прибыль. Следует заметить, что представляется совершенно недопустимым факт стремления лабораторий любой ценой внедрить свой продукт в лечебную практику, расхваливая его эффективность и полную безвредность, которые могут так никогда и не проявиться.
Действительно, для получения лицензии АММ на клиническое применение лекарства необходимо пройти немалый путь.
Если для эксперимента подбирают определенный вид животных, а затем полученные результаты автоматически пытаются обобщить применительно к человеку, следуя правилу отбора летальной дозы, равной 50, то такой подход, по мнению Всемирной организации здравоохранения, является малонадежным. Если же подобная методика малонадежна, то ее можно рассматривать лишь в качестве приблизительной дозы лекарства, предназначенного для человека. А в том случае, если эксперимент проводится на совершенно другом виде животного, не на том, на котором он проводился до этого, то и полученные результаты будут, скорее всего, совершенно различными.
Тогда можно задать себе вопрос: где хваленая научная точность в этом виде эксперимента? Если бы, к примеру, талидомид испытывался на кроликах, то он никогда не получил бы лицензию АММ.
Очень часто полученные данные подлежат значительному сокращению из-за того, что исследование проведено поверхностно, или из-за того, что некоторые положительные или отрицательные результаты не были учтены по халатности или нечестности работников. В качестве доказательства подобных махинаций можно считать доклад, представленный в следственную комиссию США, которую возглавлял американский сенатор покойный Джон Кеннеди.
В упомянутом документе обвинялись врачи, которым было поручено проведение подобных клинических экспериментов по заказу крупных лабораторий.
Контроль может осуществляться лишь только a posteriori, то есть когда медикамент уже продолжительное время находится в продаже и вызывает различного рода осложнения. Это свидетельствует о том, что для некоторых лекарственных препаратов продолжительность клинического эксперимента должна быть значительно увеличена (от 10 до 15 лет). Однако из-за финансовых соображений это абсолютно невозможно: должно пройти около 10 лет между открытием новой формулы (основы будущего лекарства) и получением лицензии на продажу. Таблетка никогда не получила бы лицензии АММ, если бы клинический эксперимент длился 15 лет.
С учетом этого кажется логичным утверждать, что в любом случае медикаменты не могут обладать абсолютной надежностью и сам факт принятия решения об их реализации, а затем и их употребление пациентами ведут к непредвиденным последствиям — осложнению экологической ситуации.
Каковы же эти последствия?
