открылась серьезная течь ниже ватерлинии, и только благодаря неустанной работе на помпах можно было удержать его на поверхности; наконец, три из шестнадцати каравелл эскорта получили столь серьезные повреждения рангоута и такелажа, что не могли поспеть за остальными и остались далеко позади.
Командор Бласко де Рамирес не хотел их ждать, спасая то, что можно было спасти. С неимоверными усилиями слитки серебра перегрузили с тонущего галеона на «Санта Крус», после чего поредевший конвой снова выстроился в походный порядок и направился к Азорам, а под вечер следующего дня бросил якоря в порту Терсейры.
Рамирес колебался, не дождаться ли там второй части Золотого флота. Он должен был доставить его в целости, но во-первых хотел как можно скорее оказаться в Испании, чтобы позаботиться о своих делах на месте и принять участие в ирландской экспедиции, во-вторых полагал, что флотилии под командованием Паскуаля Серрано вместе с военными каравеллами флота провинций вполне достаточно для эскортирования тридцати шести вооруженных транспортов. У него самого было теперь тринадцать каравелл (считая «Санта Крус») для охраны двенадцати галеонов, груз которых оценивался в несколько миллионов пистолей в золоте. Были основания считать, что чем скорее доставит он это сокровище, тем больше угодит королю.
В конце концов он решил выйти в море сразу после пополнения запасов продовольствия и воды и завершения самого неотложного ремонта на потрепанных судах.
Семнадцатого июня конвой вышел из Терсейры и после девяти дней плавания добрался до Кадиса, где в заливе стояла на якорях Вторая Армада, ещё не готовая к выходу в море.
В тот же день, двадцать шестого июня, пришло известие, что Серрано разыскал остатки Золотого флота, соединился с ними в Атлантике и сопровождает к Мадейре.
Бласко де Рамирес мог быть доволен собой. Его решение встретило одобрение герцога Медина — Сидония, которому позарез нужны были деньги, чтобы наконец довооружить Армаду, а в соответствии с королевским обещанием он рассчитывал получить нужные средства сразу по прибытии транспортов из Вест — Индии.
Только оба они — и адмирал, и командор — недолго тешились удачным поворотом судьбы.
ГЛАВА XV
Генрих Шульц весьма преуспевал в Плимуте, заключая выгодные сделки как главный поставщик армии и флота. Продавал он накопленные запасы с огромной выгодой, и одновременно заключал такие контракты, с помощью которых обезопасил себя от всякого риска. Знал он больше, чем многие правящие особы, предвидел успешнее, чем командующие войсками, рассчитывал трезво, не поддаваясь политическим симпатиям и руководствуясь только материальной выгодой. Он уже не верил в сокрушительную победу Испании, как восемь лет назад, когда вид Непобедимой Армады и краткое пребывание в Эскориале произвели на него столь ошеломляющее впечатление. Тогда он потерпел неудачу и лишь благодаря известной доле предусмотрительности и везения не понес никаких убытков. Сегодня он стал гораздо дальновиднее и куда меньше поддавался заблуждениям.
Несмотря на это Шульц решил все же продать лондонский филиал, сохраняя с его покупателями самые дружеские торговые отношения и обеспечив себе особые привилегии в их предприятии. Этот метод он намеревался использовать и с прочими своими заграничными филиалами. Таки образом он освобождался от внутренней торговли и концентрировал внимание на крупных международных сделках, обретал надежных контрагентов, немало экономя на персонале, и заодно мог предпринимать другие операции, овладевая новыми рынками. Перед началом первой такой реорганизации в Лондоне, пользуясь небывалой коньюктурой, он опорожнял свои склады и в свою очередь размещал капитал в Бордо, где намеревался развернуть широкую деятельность под опекой короля и мсье де Бетюна, который только что получил титул герцога Сюлли.
Франция теперь привлекала его куда сильнее, чем прежде. Генрих IX снова был католиком, а мсье де Бетюн обладал практической хваткой, отличался трезвостью в хозяйственных вопросах и жаждал разбогатеть. Правда, Бордо продолжал оставаться гугенотским, но взаимная ненависть между приверженцами разных вероисповеданий угасла, уступив — как и по всей Франции — терпимости. Шульц полагал, что без особого усилия и риска добьется там ещё большего, чем до сих пор сумел в Англии.
Его конкретные, всесторонне обдуманные и детально разработанные планы совпали с неясными, едва наметившимися намерениями Пьера Каротта и Яна Мартена, к которым присоединился и Ричард де Бельмон, обиженный неблагодарностью и равнодушием, выказанными ему графом Эссексом по изменению политической ситуации. Шульц тут же почуял их настроение, углядел в нем собственный интерес, а поскольку не брезговал никаким заработком, решил повлиять на их решение, пообещав достать им французские купеческие права или корсарские патенты, затем заняться ликвидацией их собственности и дел в Англии, разумеется за соответствующие комиссионные.
Среди них четверых лишь Мартена мучили сомнения и возражения при заключении такого договора перед лицом готовящейся военной экспедиции. Он думал, что все-таки это смахивает на дезертирство в отношении страны и власти, которым он до сих пор служил, и предпочел бы открыто отказаться от службы, хотя это и повлекло бы за собой убытки посерьезнее, чем комиссионные Шульца.
Ян не стал делиться своими сомнениями, зная, что его поднимут на смех, однако никого из экипажа, даже Стефана Грабинского, не посвящал в детали принятых решений. Это удалось ему тем легче, что Шульц поделился с ним, а также с Ричардом и Пьером как нельзя более доверительной информацией: весь флот, вверенный Рейли, вместе с экспедиционной армией Эссекса должен был под верховным командованием адмирала Хоуарда нанести удар не по Ирландии, а по Кадису.
Эта цель была заманчива, тем более что в Кадис со дня на день должен был прибыть Золотой флот из Вест — Индии. Удар, нанесенный непосредственно в Испании, отвечал политическим интересам Англии и Франции, а для Мартена создавал известную возможность встречи с Бласко де Рамиресом.
— Если вам повезет, — говорил Шульц, — можете захватить огромные сокровища. Разумеется, вам придется поделиться с королем Генрихом, и кое — что пожертвовать мсье де Бетюну. Но это гораздо меньше, чем пришлось бы заплатить в Дептфорде целой стае чиновников Елизаветы.
Де Бельмон уважительно взглянул на него.
— Верно, — живо подтвердил он. — Помните, как было после победы над Великой Армадой? Нам цинично заявили, что «героям должно хватить их геройства», а трофеи уплыли в казну королевы. Что до меня, я предпочитаю, чтобы они шли в мою собственную.
Каротт вздохнул.
— Чувствую, что и я поддаюсь переменчивости человеческой натуры, — заявил он. — Может потому, что не намереваюсь становиться героем.
Мартен молчал, но в душе уже решился: как бы там ни было, он сторицей отплатил за помощь, которую здесь получил, а его военные заслуги и в самом деле не принесли ему никакой выгоды. Так что он считал себя в расчете.
« — Но все-таки, — подумал он, — лучше не говорить этого Стефану…»
Открытый и прямой характер Стефана Грабинского, молодой запал, талант моряка, необычайные способности в освоении как чужих языков, так и науки навигации, покорили сердце Мартена. Это было чувство наполовину отцовское, наполовину братское. Стефан напоминал ему собственную молодость, и все живее вызывал в его памяти облик любимого брата Кароля. Чем больше они были вместе, тем чаще Ян сталкивался с вопросами, которые ему прежде и в голову не приходили. Ведь Стефан спрашивал не только о делах морских, где все можно было объяснить легко и относительно просто. Его, к примеру, беспокоил вопрос, почему Мартен и его корабль служат Англии, а не Испании. Ян тогда решился на долгое и довольно путаное объяснение. Говорил о зверствах испанских войск в Нидерландах, о кровавом покорении Новой Испании и Новой Кастилии, об угнетении, царящем там; рассказал ему историю страны Амаха и описал уничтожение Нагуа, столицы этого индейского княжества, которое когда-то поддерживал и для независимости которого столь многим пожертвовал.
Казалось, ему удалось убедить юношу. Стефан был глубоко взволнован этой романтической эпопеей. Но через несколько дней пришел к Мартену с новыми сомнениями: Англия в свою очередь угнетала ирландцев, которые тоже жаждали свободы…
Мартен ответил, что слишком мало об этом знает, чтобы обсуждать, но уверен, что англичане не допускают таких зверств, как испанцы.
Однако это Стефана не удовлетворило.
