ротмистр, казалось, разделял их сомнения.
Но Мартен упирался. Сочельник не был праздником, а оттепель и туман могли быстро миновать, подвергая всю затею опасности провала, зато в случае успеха они успели бы к торжественной службе в крепостной церкви Кальмара.
Его аргументы, и даже угрозы, что начнет в одиночку, наконец взяли верх и после согласования всех деталей, сигналов и времени начала битвы, «Зефир» поднял якорь, чтобы якобы вернуться в Гданьск за подкреплением, как объяснили датским лоцманам.
В действительности только очень недолго он плыл на восток, после чего, миновав траверз Седра Удде, свернул на северо-восток и перебрасопив реи на фордевинд, тихо как призрак двинулся меньше чем в трех милях от берегов Оланда.
Сразу после захода солнца они обогнули северный мыс острова, под зарифленными парусами вошли в пролив и, пользуясь вечерним бризом, до поздней ночи лавировали почти в слепую в направлении Кальмара, чтобы наконец бросить якоря в какой-то маленькой бухточке с крутыми берегами, поросшими сосновым лесом.
Светало медленно, рассвет запаздывал, словно солнце увязло во мгле, которая за зимнюю ночь загустела и зависла над проливом тяжким слоем. Ленивые порывы ветра, словно сонные вздохи земли, раз за разом вздымали её, и тогда можно было на краткий миг разглядеть крутые, темные и таинственные берега, глядящиеся в спокойные воды бухточки, и её узкий выход, открытый к юго-западу. Высокие сосны и ели росли по обе стороны, взбираясь по обрывистым склонам вверх, а туман скрывал их вершины наподобие огромного волнистого балдахина из серого развевающегося газа. Дальше, за этими темно-зелеными распахнутыми воротами ничего видно не было. Могло показаться, что за минувшую ночь весь мир растворился и исчез, и только крошечный ободок земли, обрамлявший зеркало темной воды, остался нетронутым среди наплывавшего отовсюду тумана. Зеленые ворота никуда не вели, разве что в некую бездонную пустоту, тянувшуюся в бесконечность…
Мартен смотрел туда, как зачарованный, пока новая волна тумана с изморосью не скрыла их от его взора. Глубоко втянул в грудь влажный воздух, пропитанный соленым запахом моря и легким ароматом смолы.
« — Становлюсь суеверен, как старая баба, — раздраженно подумал он. — Это всего лишь туман и деревья!»
Оглянулся на Грабинского, стоявшего за ним в ожидании распоряжений.
— Медленно подтянемся на якорной цепи, — вполголоса бросил он. — Потом спустим шлюпку. Возьмешь несколько человек и малый запасной якорь на канате. Завезешь его дальше линии берега и там бросишь в подходящем месте, так чтобы мы могли выйти в пролив, к нему подтягиваясь.
— Понимаю, — кивнул Стефан.
Мартен смотрел на него странно рассеянным взглядом, словно ещё не вполне уверившись в верности своих распоряжений.
— Нельзя рисковать выходить под парусами, — буркнул он наполовину про себя. — Тут наверняка есть какие-то местные течения, о которых я ничего не знаю. В этом дьявольском тумане трудно ориентироваться, а ветер ещё не установился. Да, нужно оказаться в проливе как можно дальше от берега, прежде чем поставим паруса. Может, за это время немного разойдется.
Грабинский не был уверен, счесть ли эту реплику приказом к действию. Он привык к коротким командам без всяких комментариев.
— Начинаем? — спросил он, когда Мартен умолк, и не получив ответа, взглянул вначале на него, а потом на выход из бухты, куда всматривался Ян, нахмурив брови.
Ничего особенного он там не увидел. Ползущий над водой холодный и мокрый туман быстро рассеивался под напором какого-то резкого порыва ветра, открывая оба берега овальной бухты. Серый клубящийся туман поднимался все выше, зацепился за верхушки огромных стволов и повис на них, пока новый порыв ветра не прогнал его оттуда дальше.
Мартен, казалось, только того и ждал, ибо вдруг снова обратился к своему кормчему.
— Начинайте. Поцеха проследит за кабестаном, а Ворст приготовит шлюпку. Постарайтесь потише. Мы не дальше трех миль от Кальмара; тут могут крутиться балингеры Столпе.
Грабинский кинулся на бак, к главному боцману, ждавшему там, а Мартен встал за плечами Клопса у штурвала. Скоро стал слышен приглушенный, напоминающее монотонное воркование голубей рокот цепи, навиваемой на вал лебедки, и «Зефир» начал медленно продвигаться вперед, к середине бухты, где лежал якорь.
Стефан, распластавшись на самом краю носовой надстройки, смотрел вниз. Продолговатые железные звенья поднимались из воды одно за другим, роняя светлые капли, все дальше и дальше перед носом корабля, который плыл следом за ними, а потом ползли наискосок вверх, с легким скрежетом исчезая в отверстии клюза. Когда «Зефир» покрыл таким образом около двадцати саженей, Грабинский дал знак рукой и кабестан остановился, а цепь повисла вертикально. Теперь корабль двигался по инерции, но постепенно замедлял ход, пока его движение вперед не стало почти незаметным.
— Давай! — скомандовал Грабинский, покрутив поднятой ладонью.
Заскрипел кабестан. Теперь он шел легко, ибо цепь лежала на дне. Только через минуту она дернулась и натянулась.
— Стоп! — скомандовал вполголоса Грабинский. — Хватит.
Вскочив на ноги, он помчался обратно на шкафут, где Броер Ворст приготовил шлюпку с огромной бухтой каната и запасным якорем, привязанным к его концу, в то время как другой протянули через шпигат и закрепили на валу ручной лебедки для подъема рангоута.
— Поторапливайтесь, — бросил Мартен. — Вашего возвращения мы ждать не будем; начнем выбирать канат, как только увидим, что вы поворачиваете назад. По дороге возьмем шлюпку на буксир, а на палубу поднимем её потом, в проливе.
— Понимаю, — кивнул Грабинский, садясь на руль.
Ворст уже спускал шлюпку. Скоро плоское дно шлепнуло о воду, и шесть гребцов по очереди соскользнули в неё по канату.
Длинные весла прогнулись дугой и вспенили воду. Канат начал раскручиваться и сползать с кормы в такт их ритмичным движениям. Шлюпка рвалась вперед, оставляя за собой два ряда мелких водоворотов, расходящихся в обе стороны, и белесую не тонущую полосу между ними. Вскоре она оказалась у выхода из бухты, уже едва видная во мгле. Потом её силуэт затерялся и исчез совсем.
Мартен все ещё стоял за плечами Клопса, не отрывая взгляда от того места, где рассчитывал заметить возвращающуюся шлюпку. Слишком долго все тянулось и он уже терял терпение. В тишине, охватившей одинокий корабль посреди залива, слышен был только легкий скрежет цепи, трущейся о борт возле клюза, да несущийся из кормовой надстройки грудной кашель Тессари. Люди у кабестана и лебедки, у закрепленных брасов, у фалов и шкотов, молчали, застыв в ожидании. Герман Штауфль и Броер Ворст, каждый при своей вахте, а также Перси Барнс, заменявший Цирюльника, переглядывались, готовые при первых словах команды раскрепить лини и тали, поставить паруса, перебрасопить реи. Томаш Поцеха следил за свисающим из шпигата манильским канатом, который плавными извивами распрямлялся в воде. Неприметное течение сносило его вправо, пока на поверхности бухты не образовалась длинная плавная дуга между носом «Зефира»и выходом в пролив, где исчезла в тумане шлюпка под командой Грабинского.
Все напряженно прислушивались, не донесется ли оттуда какой-то шум либо знакомый скрип уключин и плеск весел.
Но ничто не нарушало тишины, и могло казаться, что никаких громких звуков здесь просто не может быть.
Шлюпка исчезла и не возвращалась, словно её поглотила какая-то бездна, разверзшаяся за зелеными воротами выхода в пролив.
Мартен терял терпение. Ему пришло в голову, что Грабинский попросту неверно понял его приказания и ждет в проливе вместо того, чтобы возвращаться. Ян велел выбрать до отказа цепь и поднять якорь, а потом медленно подтягиваться на канате. Если его замысел был верен, тот должен держать.
Поцеха выполнил его команды быстро и ловко. Якорь встал, пошел вверх, под клюз, а потом четверо матросов начали проворачивать шестерни лебедки, на которую медленно, виток за витком накручивался
