неудовольствия и принял прибывших с достоинством и изысканной любезностью.
Это стало еще одной причиной для отсрочки казни Сикотепека: Кортес, только что произведенный в чин генерал-капитана, не хотел, чтобы экзекуция омрачила пребывание королевских посланцев в Новой Испании. Впрочем, его предосторожности оказались напрасными, поскольку все равно не обошлось без смертей, да еще каких! Сразу два важных человека расстались с жизнью при весьма неприятных обстоятельствах — происшествие, которое в глазах аудиенсии отнюдь не служило к славе Кортеса и грозило совершенно незаслуженно запятнать его доброе имя.
Дело в том, что незадолго до прибытия посланцев аудиенсии в Койоакан стало известно о смерти дона Хулиана де Альдерете, королевского казначея, которого вынужден был заместить дон Алонсо де Эстрада, уроженец Сьюдад-Реаля, один из пяти чиновников, прибывших от императора.
О кончине Альдерете ходило множество толков, и впрямь была она неожиданной и страшной: дон Хулиан умер от змеиного укуса. Надо сказать, что в этих жарких местах змеи весьма многочисленны и очень ядовиты. Однако распространялись слухи, что несчастный покончил с собой, растратив казну и не имея ни денег, ни энкомьенды, чтобы возместить недостачу. То была неправда, потому что Альдерете владел и землей, и индейцами и с честью носил свое высокое звание королевского казначея. Кроме того, смерть от укуса ядовитого гада — не самая сладкая смерть, и если бы какой-нибудь христианин и решился бы на такой страшный грех, как самоубийство, позабыв о том, что жизнь дана нам Всевышним и Он единственный вправе отнять у нас этот свой дар, то вряд ли бы он стал кончать с собой таким способом, как Альдерете, потому что есть множество ядов, от которых человек умирает легко и безболезненно.
Нашлись и такие, кто обвинял в гибели Альдерете Кортеса, и хотя их было немного, но все они являлись людьми высокопоставленными, а потому их обвинения наделали много шума. Среди таковых был Памфило де Нарваэс. Он затаил злобу на Кортеса еще с тех самых пор, когда тот нанес ему сокрушительное поражение у Семпоаля. В тот раз Нарваэс выступил против Кортеса, собираясь арестовать его по приказу дона Диего Веласкеса. В этом бою Нарваэс потерял один глаз.
Кортес имел тогда возможность повесить Нарваэса, но не сделал этого, а, напротив, помиловал его и оказал ему самый лучший прием, хотя и не позволял покинуть Веракрус, чтобы тот не начал плести заговоры. Получив новость о своем назначении и почувствовав себя более уверенно, Кортес решил, что теперь можно пригласить Нарваэса в Койоакан.
Меж тем Нарваэс и некоторые другие распространяли слухи о том, что Кортес терпеть не мог Альдерете, ибо тот был человеком Веласкеса и епископа Бургосского, и что между Кортесом и Альдерете произошла крупная ссора, причиной которой были известные обстоятельства трагического бегства испанцев из Мехико, когда наше войско понесло страшные потери. Действительно, Кортес поставил Альдерете в вину то, как он себя вел во время этого отступления, и вполне могло быть, что после этого объяснения оба затаили друг на друга обиду. В тот раз Кортес поручил Альдерете с помощью дружественных индейцев починить все дороги, разрушенные во время продвижения испанского войска к Мехико. Однако казначей не выполнил просьбу Кортеса и из восьми или десяти дорог кое-как подготовил лишь одну, что вскоре обернулось против испанцев, когда им пришлось в спешном порядке отступать из столицы. Когда наши добрались до рыночной площади, самого центра Мехико, они все еще сохраняли уверенность в своей победе. Тутто они и стали жертвами коварства мешиков, которые вначале сдавали позиции без боя, чтобы усыпить бдительность неприятеля, а затем внезапно нанесли такой мощный удар, что испанцам пришлось в спешке бежать из города. Все бы обошлось, если бы мосты на дороге были починены, как этого требовал Кортес, но один из них был полуразрушен, и мы потеряли множество солдат и лошадей. В тот день многие христиане приняли смерть в языческих капищах под ударами ножей и их еще трепещущие сердца были вырваны жрецами и брошены на идольские алтари. Даже сам Кортес чудом избежал мексиканского плена, когда его сбросили с боевого коня по кличке
— Нам всегда будет грустно при воспоминании об этом дне, когда из-за какой-то жалкой посредственности лучшие из нас поплатились своей жизнью.
Мешики подбросили отрезанные головы наших соотечественников, убитых во время этой сечи, на дорогу Такуба, где сражался Сандоваль, и, чтобы сломить дух испанцев, уверяли, что это головы Кортеса и Альварадо. Они вопили как одержимые в надежде нас обмануть:
— Нате, держите головы
Крик стоял такой, что мы дрогнули, хотя и не сомневались, что все это ложь. Но отрубленные головы наших товарищей катились по дороге, как мячи, которыми играют в пелоту, и зрелище это разрывало нам сердце.
Кортес был так разгневан, что окончательно и бесповоротно рассорился с Альдерете и, пока шла война, больше не давал ему никаких поручений. После этой трагедии Кортес распорядился снести все постройки вдоль дорог, чтобы использовать их материал для починки мостов и чтобы мешики не устраивали против нас засады, прячась на крышах своих домов.
В другой раз между Кортесом и Альдерете разгорелся спор, когда, по окончании войны, казначей потребовал подвергнуть Куаутемока жестокой пытке, чтобы тот раскрыл место, где находится золото, которое нам передал Монтесума и которое мы потеряли во время поспешного отступления из Мехико. Кортес долго сопротивлялся, но в конце концов вынужден был уступить, потому что начали распространяться слухи, что он сам собирается прибрать к рукам золото и для этого якобы вступил в сговор с индейцем, пообещав ему часть сокровищ.
Тогда на стенах домов появились надписи углем с обвинениями в адрес Кортеса. Это больно задело самолюбие генерала, который однажды решил ответить своим неизвестным обидчикам тем же и написал на доме: «На стенах пишут только глупцы». Поутру рядом с его надписью появилась приписка: «и те, кто знают правду, а скоро о ней узнает и его величество». Кортес пришел в негодование от гнусного намека на его измену императору и наконец решился пытать Куаутемока вопреки собственному желанию. Кортес был против того, чтобы так обращались с королем, пусть и лишенным королевства, и даже с касиками, которым он всегда выказывал должное уважение.
В этом случае он решил умыть руки, возложив всю вину на Альдерете:
— Вы в ответе за то, что подвергают пытке великого каемка, который не уступает вам в душевном благородстве, хотя и потерпел поражение.
Пытка не дала никакого результата: все, что тогда удалось найти, — золотое изображение солнца, которое обнаружили в водоеме у дома мексиканского короля.
Таковы были разногласия между Кортесом и Альдерете, и, насколько мне известно, кроме этого, никаких стычек между ними не было. Я не думаю, что эти споры могли породить такую ненависть, которая была способна толкнуть Кортеса на преступление. Мне кажется, что генерал довольно скоро выбросил все это из головы — это был человек, который жил будущим и легко забывал прошлые обиды. И еще я полагаю, что если бы Кортес в самом деле жаждал мести, он попросту воспользовался бы случаем и повесил казначея за не отремонтированные вовремя мосты, из-за которых погибло столько людей, и никто бы не осмелился генералу и слова поперек сказать.
Так обстояли дела, когда стало известно о том, что Альдерете скончался в своей энкомьенде в Тескоко. Чиновники из Испании, прослышав о возможной причастности Кортеса к этой смерти, задали губернатору кое-какие вопросы, но, удовлетворившись его объяснениями, не рискнули ни в чем его обвинить.
Назначение Кортеса генерал-капитаном и верховным губернатором Новой Испании вступило в силу 15 числа октября месяца 1522 года от Рождества Христова, и семь дней спустя было устроено большое празднество, во время которого Кортес был приветлив и любезен со всеми.
Ради такого события Кортес пожелал облачиться в то самое платье, что было на нем, когда он покидал Кубу, отправляясь к новым землям, которые ему предстояло открыть и завоевать. Генерал в таких случаях любил пышные церемонии. Он украсил свою черную бархатную шляпу плюмажем, надел орден Святой Девы и золотую цепь, а также черный бархатный камзол с золотыми блестками. Он даже заказал золотой бант наподобие того, который был им некогда подарен дону Алонсо Эрнандесу де Пуэртокарреро, чтобы тот купил
