считая двух родных — шведского и французского.
— Как же вы объясняетесь со своим слугой? — как-то раз спросил он меня во время одной из наших бесед.
— Сикотепек немного говорит по-испански, — солгал я, — он кое-чему научился у братьев-доминиканцев с острова Эспаньола. Я пока решил не обучать его португальскому, чтоб окончательно не сбить его с толку: он еще не освоил как следует даже один язык, не говоря уж о том, чтобы приниматься за второй.
Дон Луис похвалил меня за столь здравое рассуждение, и я, вдохновленный своей удачной ложью, поспешил сообщить ему, что знаю несколько слов на родном языке индейца. Это была чистая правда, но я, однако, во избежание подозрений, не сказал, что это был язык
Так, после всех этих милых и приятных бесед, мы подружились, и в конце концов он пригласил меня в свой дом в Париже. Поскольку я уверил его, что прибыл во Францию, чтобы открыть здесь торговлю, он предложил мне стать компаньонами и совместно вести дела как в Париже, так и во всей Франции.
— Благодарю вас за ваше любезное предложение, дон Луис, — отвечал я ему, — но не стану злоупотреблять вашим гостеприимством, лучше я постараюсь поскорее найти себе жилье в Париже. Я предполагаю пробыть здесь довольно долгое время, чтобы как следует устроить все свои дела, так что хотел бы снять дом с прислугой.
Дон Луис остался доволен моим ответом и предложил свою помощь в поисках подходящего дома.
— Что же касается нашего сотрудничества, — продолжал я, — то, поверьте, это великая честь и радость для меня. Но признаюсь, я прибыл во Францию в надежде отыскать здесь Феликса де Оржеле, которого мне отрекомендовали в Лиссабоне как человека, который может стать надежным компаньоном.
Я упомянул имя де Оржеле, чтобы проверить, знает ли его дон Луис. Безусловно, он знал его и они даже приятельствовали; при всем том, однако, дон Луис не смог скрыть своего разочарования: дружба дружбой, но ему было обидно терять хорошего компаньона. Я тут же пожалел о сказанном, так как вовсе не хотел потерять расположение дона Луиса, и не только потому, что он мог мне помочь добраться до Тристана, но и потому, что я искренне к нему привязался: человек он был благородный и щедрый и оказал нам бескорыстную помощь, защитил нас и всячески опекал, пока мы были в трудном положении.
Я решил не лишать дона Луиса надежды на то, что мы сможем начать общее предприятие, и поспешил успокоить его:
—Хотя мне и советовали пригласить де Оржеле в компаньоны, я тем не менее еще не связан никакими обязательствами, и он даже не знает, что я собираюсь отыскать его. И по правде говоря, познакомившись с вами, дон Луис, человеком честным и благородным, я все больше склоняюсь к мысли, что лучшего компаньона, чем вы, мне не отыскать во всей Франции.
Он был очень рад услышать эти слова, но поскольку время было уже позднее и я чувствовал сильную усталость, мы решили, что вернемся к этому разговору в его доме в Париже. Он прислал за мной свой экипаж и просил не откладывать приезд, но двинуться в путь, как только позволит здоровье.
Глава XXXVII,
Через два дня мы сели в экипаж, присланный за нами доном Луисом, и отправились в Париж. Я все еще чувствовал слабость после перенесенной лихорадки, однако мы решили спешить, чтобы как можно скорее покончить с нашим делом.
Дон Луис так радушно принял меня, словно я был ему родным братом. Он обнял меня, наговорил множество любезностей и велел своим людям быть поучтивее с Сикотепеком. У дона Луиса был большой, просторный дом, и он отвел мне большую часть покоев с несколькими комнатами, кухней, конюшней. Места было много, и я разместился со всеми удобствами, а наш гостеприимный хозяин принялся настойчиво убеждать меня, чтобы я остался здесь на все время своего пребывания в Париже. По правде говоря, вряд ли мне удалось бы найти лучшее жилье, да еще такое, где ко мне относились бы с искренним радушием и с такой предупредительностью: дон Луис был человеком редкостной щедрости, простой в обращении и никогда не подсчитывал, во сколько обошлись ему гости.
Если Сикотепек был в восторге от увиденного в Лиссабоне, то Париж понравился ему не меньше. Город этот весьма велик, очень красив и устроен так, чтобы все в нем вызывало восхищение: множество дворцов, каменные дома французской знати, богатые и роскошные, а также обилие церквей, по числу которых Париж не уступает Лиссабону.
Однако здесь индеец был слишком взволнован, чтобы сполна насладиться созерцанием города. Сикотепек напоминал хищного зверя, выслеживающего свою добычу: нетерпение его все возрастало, он мечтал поскорее встретить маркиза де Оржеле и наконец, после столь долгого ожидания, воздать ему по заслугам. Я же постоянно твердил ему:
— Теперь более чем когда-либо вам надлежит обуздать вашу жажду мщения: чем ближе мы к цели, тем легче из-за малейшей неосторожности погубить все дело.
Эти и другие мои слова, исполненные здравого смысла, успокоительно подействовали на Сикотепека, и в нем все же возобладало терпение — добродетель, которой в первую очередь отличаются индейцы, так что, призвав на помощь всю свою выдержку, он ожидал, когда нам представится удобный случай.
Дон Луис и я постоянно вели беседы, в том числе и о торговых сделках, которые мы думали осуществить в ближайшие месяцы. Я сообщил ему, что до наступления зимы в Лиссабон из испанских Индий должны прийти мои корабли, груженные разными отварами, а также жемчугом и золотом. Всем этим я обязан-де помощи братьев-доминиканцев, которые, будучи слугами Всевышнего, тем не менее, к счастью, порой не гнушаются участия и в мирских делах. К тому времени я уже больше недели находился в его доме, и мы несколько раз посещали поместья самых знатных особ королевства. Однажды благодаря связям моего нового друга я побывал при дворе, хотя и не удостоился лицезреть самого короля; однако же дон Луис пообещал, что в следующий раз он непременно представит меня его величеству, который, как говорят, весьма покровительствует торговле. Я же подумал про себя, что лучше бы ему довольствоваться тем немногим, что он имеет, и не завидовать чужому достоянию, потому что с королем Испании он ведет себя как настоящий разбойник.
Чтобы не огорчать своего радушного хозяина, я больше не упоминал о маркизе де Оржеле, как ни торопил меня Сикотепек. Но как-то утром дон Луис сам заговорил со мной о нем и извинился, что до сих пор не познакомил меня с маркизом. Он сообщил, что де Оржеле не было в Париже, так как он ездил куда-то по делам, но теперь, по прошествии трех или четырех дней, он уже должен был вернуться.
Стараясь завоевать мое доверие, дон Луис рассказал, что маркиза очень любят во Франции, что он совсем недавно получил свой титул, пожалованный ему лично королем Франсиском за особые заслуги перед Францией и совершенные им подвиги при захвате испанских судов, которые шли из Индий и, можно сказать, ломились от золота. Подвиги эти стали известны всей Франции, которая праздновала свою победу. Всех этих подробностей ни я, ни Сикотепек не знали. Верный своей роли, я принялся превозносить новоиспеченного маркиза, хотя, видит Бог, у меня язык не поворачивался выговаривать его титул, заработанный таким недостойным способом.
На шестой день дон Луис объявил мне, что маркиз оповестил его о своем возвращении и что мы приглашены на праздник, который он устраивает у себя, чтобы отметить свой успех в делах, для улаживаниях коих он и отъезжал из Парижа; что это были за дела, дон Луис не стал мне рассказывать.
Сикотепека несказанно обрадовала долгожданная новость, и он уже хотел отправиться на поиски надежного кинжала, которым он мог бы вскрыть маркизу брюхо, однако я напомнил ему о том, что именно сейчас нужно проявлять особую выдержку и благоразумие, чтобы не потерпеть поражения и не расстаться с жизнью: ведь это было бы особенно обидно теперь, когда мы оказались у самой цели после долгих месяцев ожидания.
Назначенный день наконец наступил, и мы отправились к маркизу в экипаже дона Луиса. Сикотепек стоял на запятках вместе с другими лакеями. Маркиз жил в двух лигах от Парижа на великолепной вилле, вокруг которой были разбиты сады. Он держал охоту, выезжал бить фазанов, оленей, зайцев и кабанов и вообще по своим замашкам больше напоминал мексиканского короля, чем французского вельможу. Впрочем, позже я узнал, что Оржеле, будучи дворянским выскочкой, отнюдь не принадлежал к числу самой
