Изумруды Кортеса

конце пути повстречаться с теми демонами и духами, которым они поклонялись при жизни. Однако такое пышное погребение устраивают лишь богатым, например касикам, в то время как все прочие просто- напросто сжигают тела своих умерших на погребальном костре, а пепел раздают родственникам, которые хранят его в память о покойном.

Во время погребального обряда Сикотепек торжественно поклялся отомстить за смерть своего отца и брата:

— Да призовут боги кару на мою голову, да не будет мне счастья и покоя, если я позабуду об этом злодеянии и оставлю смерть моих родных без отмщения! Клянусь, что я найду убийц и заставлю их заплатить кровью, а если не найду, то за совершенное ими поплатятся другие христиане — клянусь воздать им сторицей за каждого погибшего моего родственника!

Сказав это, он намазал лицо и руки кровью жертвенных животных и нанес себе несколько царапин колючками агавы, поскольку именно такой церемонией индейцы скрепляют свой договор с демонами, которых они почитают в качестве богов. Затем собравшиеся отведали какауатль — этот напиток индейцы считают священным и пьют только во время больших торжеств или всеобщего траура. Признаюсь, я однажды его попробовал, но вкус мне совсем не понравился. Впрочем, нескольких глотков этого питья достаточно, чтобы тут же прошла самая сильная усталость.

Как я уже сказал, Сикотепек провозгласил себя врагом христиан — из-за них он потерял родной город и свою асьенду 4, а теперь и своих близких. Покончив со всеми этими богопротивными магическими ритуалами, Сикотепек вместе с воинами укрылся в ближайшем лесу, чтобы там вынашивать планы своего мщения.

Несколько недель он не подавал признаков жизни — впрочем, никто его и не разыскивал, поскольку Сикотепек был строптивым нечестивцем, упорно не желавшим ни договариваться с испанцами, ни вести с ними дела, в отличие от других индейцев, которые после войны начали жизнь тихую и благоразумную, так что многие даже крестились и приняли христианские имена.

Однажды ночью Сикотепек и его отряд появились в поселке Сочимилько, что находится в трех лигах к югу от Мехико и в двух — от Койоакана. Индейцы окружили таверну, в которой было полно испанцев, причем многие их них были уже так пьяны, что едва держались на ногах. Играли в карты и в кости — любимое развлечение солдат на отдыхе, и игра сопровождалась проклятьями и богохульствами. Индейцы, не желая быть замеченными, притаились у дверей и внимательно следили за входящими и выходящими. Вместе с другими солдатами за столом сидели трое испанцев из отряда Гонсало де Сандоваля. Эти трое носили одно имя — Кастильо, хотя родственные узы их не связывали. Первый из них — Хуан дель Кастильо — заслужил прозвище Красавчик за приятную внешность и молодцеватый вид; другого, Фулано дель Кастильо, прозвали Говорун — он отличался сообразительностью и за словом в карман не лез, а третьего, Гонсало де Кастильо, напротив, Молчун — этот с трудом подбирал слова и всегда долго думал, прежде чем открыть рот и сморозить очередную глупость, которая неизменно вызывала дружный хохот окружающих. Был у них и еще один однофамилец — Берналь Диас дель Кастильо, родом из Медины-дель-Кампо, но он держался особняком.

Эту троицу связывала крепкая дружба, и частенько можно было встретить всех троих Кастильо разом. Тем вечером они, изрядно подвыпившие, шумно вывалились из таверны, оглашая окрестности громкими криками и нестройным пением. За ними незаметно последовали индейцы,

выжидая, пока гуляки отойдут на приличное расстояние, где на них можно будет напасть, не опасаясь вмешательства других испанцев.

— Ну, теперь самое время отыскать какую-нибудь индеаночку и задать ей как следует жару — а то ночь-то какая холодная! Уж мы бы ее пощекотали острым испанским копьецом — наши копья всегда отменно наточены и готовы к бою, так, ребята? — загоготал Красавчик Кастильо, дергая свой гульфик. Приятели громким смехом выразили свое одобрение этому бравому вояке, для которого после гулянки улица была уже слишком тесна — он шел, все время натыкаясь на стены.

Отчаянная троица вломилась в первую же попавшуюся на их пути дверь и через небольшое патио устремилась в дом, намереваясь утолить свою разнузданную похоть. В доме находились две женщины и индейский мальчик-подросток.

— Убирайся отсюда, паршивый бесенок! — заорали испанцы и, тут же перейдя от слов к делу, наградили мальчонку тумаками и выкинули из дома.

Пока незваные гости разбирались с мальчиком, одна из женщин успела выпрыгнуть из окна, однако другая, помоложе, оказалась в руках насильников. Ей, несомненно, пришлось бы распроститься с девичьей честью, если бы в этот момент не подоспел Сикотепек со своими воинами.

Появление индейцев обескуражило испанцев, которые уже изготовились насладиться лакомым кусочком, попавшим к ним в руки. Забыв о забавах, они бросили невинную жертву и оказались лицом к лицу с воинами из племени Орла.

— Смерть христианам! — вскричали индейцы, бросившись на трех Кастильо.

Несмотря на выпитое вино, Гонсало дель Кастильо не утратил прыти, хотя обычно предпочитал пускать в ход свой острый язык, а не оружие. Под плащом у него было заряженное ружье, которое, входя в дом, он держал наготове на случай сопротивления, и ему удалось пару раз выстрелить до того, как нападавшие бросились на него и повалили на пол. Завязалась ожесточенная борьба между тремя испанцами и дюжиной индейцев, вооруженных простыми уичтле — деревянными мотыгами, которыми они обычно обрабатывают землю. Ничего другого у них не было, поскольку Кортес строжайше запретил индейцам ношение оружия и повелел отобрать у них все, что могло считаться таковым.

На шум выстрелов сбежались другие испанцы. Некоторые из них были так же пьяны, как и Кастильо, и когда они добрались до злополучного жилища, нашли там только пятна крови на полу и перепуганного мальчика-индейца, который на все расспросы лишь пожимал плечами и почему-то все время указывал на окошко.

Глава V,

в которой рассказывается о том, как испанцы обнаружили головы трех Кастильо, убитых людьми Сикотепека, и о том, как разгневался Кортес, узнав о случившемся, и о расследовании, которое он учинил по этому делу, а также о той хитрости, к которой пришлось прибегнуть Антонио де Киньонесу, чтобы поймать виновных

Уже четыре дня прошло, как исчезли трое Кастильо, а об их судьбе все еще ничего не было известно, хотя все приближенные Кортеса и немалое число дружественных нам индейцев- тлаксальтеков прочесывали местность в поисках пропавших. Однако в таких случаях удача приходит неожиданно, поскольку, как известно, человек предполагает, а Бог располагает. Так и произошло: однажды отряд Сандоваля отправился на разведку в те места, где предполагалось вести разработку золотых и железных рудников — в железе основатели новой заморской империи нуждались ничуть не меньше, чем в золоте. По дороге на расстоянии одной лиги от Сочимилько мы — я говорю «мы», поскольку я тоже отправился с Сандовалем, — обнаружили сложенное из больших камней ку, о существовании которого никто не подозревал, поскольку оно находилось в лесу и было надежно укрыто от посторонних взглядов густой растительностью.

В воздухе стояло такое зловоние, что лошади забеспокоились, и мы почли за благо спешиться, опасаясь, как бы они не понесли. Приблизившись к дверям капища, мы обнаружили зрелище, которое, надеюсь, Господь не сподобит меня лицезреть еще раз — хотя, казалось бы, меня трудно удивить, ведь за время войны с этими идолопоконниками мне довелось повидать такие ужасы, при одном воспоминании о которых волосы встают дыбом.

Три головы, как вскоре выяснилось, принадлежавшие троим Кастильо, были насажены на шесты, подобно тому как индейцы обычно поступают с черепами принесенных в жертву божествам. Останки распространяли невыносимое зловоние — в них кишел рой мух и прочих насекомых, слетевшийся на страшную трапезу, приготовленную для них мешиками.

С большой осторожностью, опасаясь засады, мы ступили внутрь и нашли там то, что и опасались увидеть, — содранную кожу наших товарищей, которых так искусно освежевали дикари, что даже черты лица с усами и бородами сохранились отлично — благодаря этому мы и узнали несчастных. Наверное, то, что я скажу, покажется немыслимым, но жрецы мешиков умеют сдирать кожу с людей необычайно ловко, ни в малейшей степени не повреждая ее. До того, как этих мест достигла Евангельская Весть, туземные жрецы