его приезда, и трое новых работников, которых Антонио с большим трудом удалось разыскать в округе, – всех пригодных к работе людей, живших поблизости, донья Барбара успела сманить к себе, чтобы не увеличивалось число пеонов в Альтамире. Но эти восемь были настоящие льянеро, прекрасные наездники, готовые на все ради человека, осмелившегося встать на пути властительницы Арауки.
Саванна еще спала, тихая и темная, – только в небе искрились яркие звезды, – и по мере того как кавалькада удалялась от усадьбы, цоканью лошадиных копыт и звукам голосов все чаще вторил топот пробегавших вдалеке диких табунов, почуявших человека. Они едва чернели в ночном мраке, а иногда был слышен лишь легкий шелест высоких трав, скрывавших их, по тончайшему слуху и зоркому глазу льянеро этого было достаточно, чтобы определить:
– Слышите – стадо с уверитских суглинков. Коров сто, если не больше.
– Вот косяк Черной Гривы. В сторону Коросалито направился.
Перед восходом солнца прибыли на место. Люди из Эль Миедо во главе с доньей Барбарой приехали раньше и уже получили приказ разогнать скот, который Лусардо намеревался собрать. Среди альтамирского скота, находившегося на пастбищах Эль Миедо, было много телят-сосунков, уже носивших клеймо Эль Миедо. Этот способ присваивать чужих коров был излюбленным у доньи Барбары, и она с успехом пользовалась им при сообщничестве управляющих покинутых хозяевами имений.
Но проницательность Антонио не уступала ловкости доньи Барбары. Видя, как много вакеро она захватила с собой, он сказал Сантосу:
– Она хочет, чтобы вы приказали поднимать скот на большом пространстве. Мы и не увидим, как они угонят коров. Такие штуки она не раз проделывала.
Приняв во внимание слова Антонио, Сантос быстро составил план действий. Он издали поклонился соседке, сняв шляпу, и остановился. Тогда она сама приблизилась к нему, протягивая руку и лукаво улыбаясь. Сантос не мог скрыть своего удивления, – перед ним было совсем другое существо, лишь отдаленно напоминавшее ту грубую мужичку, с которой впервые он встретился в Гражданском управлении.
Блестящие, влекущие, томные глаза чувственной женщины, чуть вытянутые, как для поцелуя, пухлые губы с загадочными складками в уголках, мягкий цвет лица, черные как вороново крыло, гладко зачесанные густые волосы. На шее – завязанный узлом шелковый голубой платок, концы которого прикрывают вырез блузки; юбка-«амазонка»; типичная для льянеро фетровая шляпа – единственная мужская вещь, выглядевшая на ней женственно и изящно. II в довершение всего – дамская посадка в седле, которой она обычно не признавала во время работы. Все это заставляло забыть о ее мужской силе и грубости.
От Сантоса не ускользнуло, что нарочитой женственностью донья Барбара хотела произвести приятное впечатление, и все же он не мог без восторга смотреть на нее.
Что касается доньи Барбары, то едва она взглянула ему в глаза, как с ее лица исчезла коварная улыбка. Она почувствовала еще раз, теперь уже со всей силой интуиции, свойственной фаталистическим душам, что с этого момента ее жизнь принимает непредвиденное направление. Умение завлекать врага в путы лести, усыплять его сознание исчезло в ней. Ненависть к мужчине – основная страсть ее жизни – таяла где-то в глубине ее мрачного сердца. Привычные чувства покидали ее. Что идет им на смену? Этого она еще не знала.
Обменялись незначительными фразами. Сантос Лусардо Держался изысканно вежливо, словно беседовал в салоне со светской дамой, а она, слушая его корректную и холодную речь, едва понимала, что отвечает. Ее покоряла необычная твердость этого человека, сочетание в нем достоинства и мягкости, чуждое мужчинам, с которыми она имела дело раньше, собранность и самообладание, сквозившие в его внимательных блестящих глазах, в его четких жестах и в безукоризненном произношении. И хотя, обращаясь к ней, он был более чем немногословен и касался только дела, ей казалось, что он находит удовольствие в разговоре, видя, как ей приятно слушать его.
Между тем Бальбино Пайба не сводил с них глаз и. чтобы скрыть досаду, отпускал по адресу Лусардо насмешливые замечания, вызывавшие улыбки у пеонов Эль Миедо; стоявшие поодаль альтамирские пеоны тоже переговаривались.
Сантос начал давать указания, в каком порядке приступить к работам; но Бальбино, не умевший держать в секрете задуманное, поспешно перебил его:
– Нас тридцать три человека. Можно поднять весь скот вокруг.
Довольный собственной проницательностью, Антонио переглянулся с Сантосом, и тот возразил:
– Не вижу необходимости. К тому же будем действовать смешанными группами: один вакеро из моих и трое из ваших, поскольку числом вас втрое больше.
– Зачел! такая мешанина? – запротестовал Пайба. – У нас всегда работают раздельно, каждый за себя.
– Возможно. Но сегодня порядок будет иным.
– Вы что, не доверяете нам? – повысил голос Пайба, понимая, что над планом доньи Барбары нависла угроза: контролируемые альтамирцами пеоны Эль Миедо не смогут действовать, как им было велено.
Но прежде чем Лусардо ответил на этот дерзкий вопрос, в разговор вмешалась сама донья Барбара:
– Будет так, как вы находите нужным, доктор. Если ж вы считаете, что моих людей здесь чересчур много, я немедлен но отошлю лишних.
– Ни к чему, сеньора, – сухо возразил Сантос.
Удивленные происходящим, эль-миедовцы переглядывались
между собой, одни – с явным неудовольствием, другие – злорадно, в зависимости от их отношения к хозяйке; Бальбино
Пайба нервно теребил усы, а Пахароте, глядя куда-то в сторону, напевал сквозь зубы:
Слова куплета выражали мысль, появившуюся у всех присутствующих: «Донья Барбара влюбилась в доктора. Пора Бальбино Пайбе расстаться со своей кормушкой».
Тем временем Лусардо продолжал:
– Антонио, ты будешь распорядителем.
И Антонио, приняв обязанности старшего, начал командовать:
– Выходите вперед вы, на пегом коне, и берите еще пятерых. В эту группу войдут Кармелито и Пахароте. Начинайте вон за тем леском и гоните сюда. На вашу ответственность, приятель.
Обращение относилось к Мондрагону по кличке Барс. Антонио предоставлял ему возможность взять с собой обоих братьев, по одновременно обязывал считаться с Кармелито и Пахароте, которые не уступали им в сноровке и в храбрости.
– У меня есть имя, – возразил тот, уязвленный, не двигаясь с места.
На этот раз альтамирцы обменялись настороженными взглядами, словно говоря друг другу: «Сейчас начнется».
Но снова вмешалась донья Барбара:
– Делайте, что вам сказано. А если не хотите, уезжайте. Мондрагон, недовольно ворча, повиновался и, взяв в свою группу обоих братьев, сказал:
– Есть еще два места, кто хочет идти с нами?
Кармелито и Пахароте переглянулись, и Пахароте процедил сквозь зубы:
– Сейчас увидим, крепко ли держатся на них штаны.
Антонио продолжал распределять вакеро, и когда все группы разъехались, каждая в указанном направлении, он обратился к Бальбино:
– Если вы желаете ехать со мной…
Этим приглашением Антонио показывал свое формальное уважение к Бальбино, как к управляющему Эль Миедо, но в то же время добивался для себя такой же возможности, какую он предоставил Кармелито и Пахароте: проявить свое превосходство над противником и таким образом отплатить ему за высокомерие, проявленное им в день укрощения каурого.
Но Бальбино уклонился от приглашения:
– Спасибо, дон Антонио. Я останусь здесь, с «бланкахе».
