человек провел в океане. Так вот, ты проторчал в воде гораздо дольше, чем два часа. Просто хочу, чтоб ты знал.
— Хорошо. Теперь знаю. Я, случайно, не могу позвонить?
— Ты только что звонил.
— А небольшая поблажка для коллеги?
— Бывшего коллеги.
У него во взгляде мелькнуло раздражение.
— Ладно, хрен с тобой.
Он подвинул ко мне телефон.
— Как насчет приватного разговора? — поинтересовался я.
— Не наглей.
Я набрал номер Вивиан. Понятно, все испоганено, включая нашу последнюю встречу. Но она, наверное, беспокоится, что со мной произошло. Вполне возможно, что она все знала заранее и действовала заодно с отцом. Мне не хотелось об этом думать, но выбрасывать из головы такую возможность было нельзя. Ни о чем важном я при Кортесе спросить не смогу, но многое можно будет понять по тону.
Голос Уильямса произнес: «Алло».
Я открыл было рот, но вовремя спохватился и повесил трубку. Кортес наблюдал за мной.
— Что случилось? — спросил он. — Ты чересчур бледный даже для парня из Небраски.
Я промолчал.
— Ну, тебе пора, — сказал Кортес. — Иди познакомься с новыми приятелями. Еда паршивая, кругом жара, но ты здесь ненадолго, чего я не могу сказать о большинстве наших клиентов. Проваливай.
— Как жаль, что ты мне не нравишься, — добавил он. — А то мы могли бы стать друзьями.
Кортес открыл дверь и позвал пограничников Хэкла и Джэкла.[12] Те зашли недоверчиво, как нервные отцы, которых пустили в родильную палату. Они понятия не имели, что происходит.
Кортес положил руку мне на плечо.
— Обращайтесь с этим парнем как полагается, — сказал он. — Джек Вонс раньше служил полицейским в Нью-Йорке. Вся эта история — сплошное недоразумение. Он пробудет у нас несколько дней, так что приглядывайте за ним.
Пока Хэкл и Джэкл вели меня в арестантскую, они заметно подобрели.
— Почему ты ушел из полиции? — спросил Эллис.
— Устал выписывать квитанции за нарушение дорожных правил, — ответил я.
— Не слишком серьезная причина для ухода с работы, — возразил он.
— Ты прав. Возможно, я поторопился.
Закуток на улице, куда меня отвели, вполне мог сойти за школьный двор, если бы не спираль из колючей проволоки поверх огораживающий сетки. Солнце нещадно било в бетонный пол, влажный воздух плавился от жары, но на западе уже начинали клубиться облака, собирая силы для летних послеполуденных ливней. Это было то время года, когда ураганы рождаются на побережье Восточной Африки и, как духи ветра, мчатся через океан. Они никому не желают зла, но разрушение заложено в самой их природе. Большая часть их умирает, едва успев получить имя. Другие, как «Эндрю», доходят до суши и меняют историю цивилизации. Можно укладывать по тысяче ярдов тротуара в день, но однажды придет тропический ливень и попытается все уничтожить.
Но меня куда больше беспокоил мой личный ураган.
Как Уильямс завладел телефоном Вивиан?
Я вошел в калитку, огляделся, и мне вдруг остро захотелось, чтобы явилась буря и разметала все кругом, включая меня самого. Есть на земле места, где ощущение застоя настолько тяжелое и плотное, что только серьезная встряска может их спасти. Неудивительно, что большинство таких уголков создано людьми и для людей. В тот августовский день центр временного содержания «Кром» представлялся мне именно таким местом. Я услышал, как за мной заперли калитку, и в ту же секунду я почувствовал себя так, словно меня взяли за горло.
«Оставаться тут до понедельника нельзя, — подумал я. — Я должен узнать, что случилось с Вивиан».
Откуда у Уильямса ее мобильник и зачем он пытался убить меня? Мысли крутились в голове, как песчаные водовороты, и единственный способ остановить это нескончаемое вращение был вполне очевиден. Надо как можно скорее выбраться из «Крома». Ответы, полученные через два дня, могут мне уже ничем не помочь.
Я стал искать тень, надеясь укрыться от жары. Асфальт прожигал тонкие подошвы поношенных кедов. По периметру ограды шел длинный, мятый навес из ржавого железа, примыкавший к бетонной коробке здания. Под навесом стояли деревянные скамейки, столики для пикника и баки с водой. В тени сидело человек тридцать-сорок: некоторые играли в домино, другие спокойно читали. Несколько человек просто наблюдали, как я иду по двору. Для них я был еще одним незнакомцем, бредущим через пустыню и не несущим ни подарков, ни добрых вестей.
В западной части двора, где за оградой виднелись быстро надвигающиеся облака, трое играли в баскетбол. Сетка на кольце была сделана из цепей, что весьма соответствовало обстановке. Мяч упрямо не хотел отскакивать от земли выше чем на фут. Чтобы не упустить его, ведущий вынужден был бежать, согнувшись в три погибели. За двадцать футов до корзины он внезапно выпрямился и запустил мяч в ржавое кольцо. Тот прошел насквозь и, как камень, без отскока упал в лужу. Игрок подошел и посмотрел на мяч, как смотрят на чужую дохлую собаку. После короткого обсуждения все трое развернулись и пошли прочь, оставив мяч на потрескавшемся бетоне.
Гаитянцы сидели в своем углу, кубинцы в своем. Еще был блондин, похожий на получившего солнечный удар немца, и небольшая группа людей из Центральной Америки с прямыми черными волосами и лицами майя. Я словно попал в ООН, только все мы были заключенными, и этот факт несколько омрачал радость интернационального общения. Все разговаривали либо на креольском, либо на испанском, только блондин в одиночестве стоял у ограды и разговаривал сам с собой. Пусть немного помятый, но изящный бежевый льняной костюм и синий галстук-бабочка делали его самым хорошо одетым человеком здесь. Никто не обращал на блондина внимания. Он состоял в закрытом клубе, по крайней мере, пока его не забрали в психушку.
Отдельно сидели двое, как я решил, китайцев. Они так плотно прижимались друг к другу, что походили на сиамских близнецов. Не представляю, какой путь им пришлось проделать. От них веяло таким унынием, что впору солнцу было прятаться за тучами. Обидно возвращаться на Гаити, когда чуть не погиб, сбегая оттуда, но никто не запрещает попробовать еще раз. У кубинцев, как правило, вообще не возникает проблем из-за депортации. Но Китай — это просто другая планета. Они, наверное, добирались сюда несколько месяцев, а теперь их отправят обратно. У них были осунувшиеся лица людей, которые рады лишь тому, что они живы. Но когда я улыбнулся, они улыбнулись в ответ. Глаза их оказались неожиданно добрыми. Я показал им поднятый большой палец и направился в тень.
Похоже, других американцев здесь не было, поэтому я сел в одиночестве и прислонился к ржавой стене барака. Ко мне подошел негр со стальными мускулами и попросил сигарету, изобразив двумя пальцами, что курит. Я молча похлопал по пустым карманам, и он отошел, правда, не очень разочарованный. В подобном месте разочарование столь же обычно, как солнечный свет.
Я сидел и наблюдал, как шесть человек вышли из-под навеса и стали играть в футбол сдувшимся баскетбольным мячом.
«Надо выбираться во что бы то ни стало, — подумал я. — Еще немного посижу и точно чокнусь».
Я огляделся, но вокруг была только колючая проволока, низкие облака и несчастные люди. Вдруг навалилась усталость, сдерживаемая до тех пор страхом и адреналином, и я решил больше ей не сопротивляться. Я откинулся, закрыл глаза и попытался ни о чем не думать.
Должно быть, я задремал, потому что в следующее мгновение охранник тормошил меня за плечо — приехал мой адвокат. С запада донесся раскат грома, ветер усилился. Я быстро поднялся и направился вслед за охранником к главному зданию. Мы почти успели дойти до двери, когда по земле забарабанили
